Ливиу Ребряну - Восстание

— В час добрый!

— Ну, сказывайте, люди добрые, какая у вас нужда! — обратился Мирон Юга к крестьянам, которые встретили его, почтительно сняв шапки и повторяя «целую руку».

Люди в нерешительности переглянулись, подталкивая друг друга. Потом Лука Талабэ громко сказал Лупу Кирицою:

— Начни ты, дед Лупу, ты самый старший да и говорить лучше нас умеешь.

— Только покороче, старик, а то прохладно и я легко одет! — через минуту нетерпеливо перебил Юга старого Лупу, который повел речь издалека, от Адама.

Осмелевший Лука вмешался в разговор, выпалив напрямик:

— Ваша правда, барин! Болтовня — одно разорение… Мы хотим купить поместье молодой барыни и обработать, кто сколько в силах будет поднять. Вот и пришли к вам просить помощи, вы уж смилуйтесь…

— Ведь вы наш отец и кормилец! — веско и спокойно добавил Матей Дулману, как бы в полной уверенности, что его слова окончательно убедят барина.

— Иначе ведь жить нам совсем невмоготу, барин, до того мы обнищали! — вставил и Василе Зидару неожиданно для себя кротким и мягким голосом.

Их было двенадцать, и каждый счел своим долгом бросить на чашу весов словечко или хотя бы вздох.

Мирон Юга смотрел на крестьян удивленно, словно увидел их впервые в жизни или услышал от них какие-то непонятные речи на чужом языке. Лишь спустя некоторое время, торопливо моргнув, он спросил:

— Какое поместье? — Но тут же спохватился и добавил: — То есть да… знаю… Понятно…

Говоря, что он понял, Мирон Юга почувствовал, как в душу проникает острая горечь. Его гордость глубоко уязвило то обстоятельство, что именно мужики, работающие на землях семьи Юги, набрались наглости и намереваются разодрать в клочья то самое поместье, которое кормило их дедов и прадедов. Будь его воля, он приказал бы слугам сдать этих наглецов в руки жандармов, чтобы те намяли им бока и выбили из головы дерзкие мысли. Но Юга сдержался и холодно процедил:

— Ко мне вы пришли напрасно — я никакого поместья не продаю.

Крестьяне растерялись, и только один Марин Стан нашелся:

— Так ведь молодая барыня без вашего дозволения и пальцем не шевельнет, из вашей воли нипочем не выйдет!

— Мы-то знаем, что вы наш хозяин, от вас милости ждем! поддержал его приободрившийся Лука Талабэ.

Мирон Юга презрительно улыбнулся:

— Так… так… Только на сей раз вам лучше с ней потолковать. Я даже не знал, что она хочет продать поместье… От вас сейчас только услышал!

Думая, что барин шутит, крестьяне заулыбались, но он продолжал так же сухо:

— Впрочем, она должна приехать с минуты на минуту. Вчера вечером сообщила нам телеграммой, что прибудет сегодня на автомобиле… Мы ее ждем.

— По всему видать, барин, — печально пробормотал Лупу Кирицою, — что вы не желаете продать нам землю и потому отсылаете к молодой барыне. А она-то нас совсем не знает, да и мы ее не знаем… Я говорил это мужикам еще до того, как сюда идти, да только они мне не поверили. Вот теперь поймут, что к чему.

Юга рассердился именно потому, что старик прочел его мысли, и накинулся на него:

— Голова у тебя седая, Лупу, а ум воробьиный!.. Как же вы хотите, чтобы я вам продал поместье, которое мне не принадлежит?

Пытаясь задобрить барина, Лука Талабэ смиренно зачастил:

— Вы уж на нас, барин, не гневайтесь и простите, мы люди темные, порядков не знаем. Пойдем мы и к молодой барыне, когда ее господь бог сюда приведет, ей тоже поклонимся и просить ее станем, а то не по справедливости будет, коли кто чужой заберет землю, на которой мы сами да наши деды и прадеды всегда трудились. Мы-то ведь вовсе обнищали, дышать нечем, земли не хватает…

— Земли никогда не хватает! — мрачно заметил Мирон Юга и, помолчав, спросил: — А как же вы до сих пор обходились?

— Мучились мы, барин, и терпели! — воскликнул Марин Стан. — Мучились и все пуще нищали из-за того, что нет у нас земли.

— Земли, земли! — проворчал Юга. — В старину мужики на барскую землю не зарились, а жили лучше.

— Другие тогда были времена, барин! — ввернул Василе Зидару.

— Мы тогда рабами были! — вновь воскликнул Марин Стан. — Верните нас снова в рабство, может, оно для нас лучше окажется!

— Да нет, просто привыкли вы попрошайничать! — повысил голос Юга, раздраженный настойчивостью крестьян.

— А что мы еще можем? Просить да просить, — униженно вздохнул Лупу Кирицою. — Только на то и надеемся, что снизойдете вы к нашим просьбам.

Заметив голодный блеск, пробившийся в обычно покорных взглядах крестьян, Юга впервые почувствовал, что эти люди, в преданности которых он всегда был уверен, в глубине души враждебны ему. Он пожалел, что принял их и позволил им так распуститься. Однако, сознавая, что резкостью ошибку уже не исправить, он хмуро пробормотал:

— Ну, хватит вам трепать языком, больно разговорились! Всякий стыд и приличие потеряли…

Холодным, медленным взглядом он окинул каждого в отдельности и ясно прочел на всех лицах одно и то же страстное желание. Их горящие взгляды жгли его. В напряженной тишине вдруг раздался резкий крик: «Да стой смирно, скотина, будь ты неладна!» Какой-то работник поил коров здесь же, на заднем дворе усадьбы; куры копошились в земле, выискивая зерна. Одна из них назойливо раскудахталась.

— Значит, вот оно как! — уже спокойнее сказал Мирон, словно окрик работника вывел его из оцепенения. — Потолкуйте с молодой барыней, коли не образумитесь, она хозяйка поместья. Впрочем, я теперь подумываю, не лучше ли мне самому купить это поместье.

— Ох, горе наше! Коли так, мы попусту стараемся! — испуганно воскликнул Лука Талабэ.

— Почему же? — возразил Юга. — Честная борьба. Вы хотите землю, и я тоже хочу! И будет справедливо, если поместье куплю я. Оно всегда наше было, его не оторвешь от моих земель. Ты, Лупу, должен помнить, ты ведь работал у нас в молодости, когда еще батюшка был жив… Так будет честнее, ребята! Чтобы барин у вас покупал, а не вы у барина!

Один из крестьян попытался еще что-то сказать, но Юга потерял терпение:

— Хватит, уходите. Я кончил! Все равно вы человеческого языка не понимаете!

Крестьяне пробормотали «целую руку» и поплелись к воротам. Уходя, Лупу Кирицою сказал громко, так, чтобы барин услышал:

— А ведь барин-то прав, раньше поместье одно было от Извору до Шербэнешти… Я хорошо помню, раньше…

Его перебил Матей Дулману, с глухой ненавистью выдохнув сквозь зубы:

— Никак не набьет себе брюхо, все ему мало, чтоб его черви поганые сожрали.

Мирон Юга окаменел и так и остался стоять столбом, глядя мужикам вслед, не слыша ничего — ни кудахтанья кур, ни мычанья коровы, жалобно зовущей теленка. В голове его стучала одна-единственная мысль: «Землю и еще раз землю, только это они и знают, мерзавцы!»