Хулио Кортасар - Счастливчики

Он сложил большой и указательный палец, сунул их в рот и издал свист, от которого чуть не полопались барабанные перепонки. Хорхе сложил было пальцы, но потом передумал и, утвердительно кивнув Медрано, побежал на палубу.

— Ладно, продолжим наши поиски, — сказал Лопес. — Может, лучше нам разделиться, и тот, кто найдет проход, даст знать остальным.

— Потрясно, — сказал Мохнатый. — Как будто играем в полицейских и воров.

Медрано пошел в каюту за сигаретами. Рауль увидел в конце коридора Фелипе. В новеньких джинсах и клетчатой рубашке на фоне светлой двери он рисовался как в кинокадре. Рауль объяснил ему, что они тут делают, и оба пошли к центральному переходу, куда выходили оба боковых коридора.

— А что мы ищем? — растерянно спросил Фелипе.

— Кто его знает, — сказал Рауль. — Хотим попасть на корму, например.

— Да она, наверное, такая же, как носовая палуба, более или менее.

— Возможно. Но поскольку попасть туда нельзя, то она представляется иной.

— Вы так думаете? — сказал Фелипе. — Наверняка там какая-то поломка. И к вечеру двери откроют.

— Тогда она и станет такой же, как носовая палуба.

— Ну да, конечно, — сказал Фелипе, который с каждой минутой понимал все меньше. — Ну, если ради забавы, так давайте, глядишь, найдем проход раньше других.

Почему, пришло в голову Раулю, только Лопес и Медрано думают так же, как он сам? Остальные видят в этом лишь забаву. «В общем-то и для меня это — игра, — подумал он. — В чем разница? Но разница есть, это точно».

Они были уже в коридоре левого борта, когда обнаружили дверь. Узкая, выкрашенная в белое, под цвет стен; в полумраке коридора щеколда на ней почти не была видна. Без особой надежды он надавил на дверь и почувствовал, что она подалась. В приоткрывшийся проем стал виден идущий вниз, в темноту, трап. Фелипе возбужденно сглотнул воздух. Слышно было, как в коридоре правого борта разговаривают Лопес и Атилио.

— Позовем их? — спросил Рауль, искоса глянув на Фелипе.

— Лучше не надо. Пойдемте одни.

Рауль начал спускаться, и Фелипе закрыл за собою дверь. Трап вывел в проход, тускло освещенный фиолетовой лампочкой. Дверей по сторонам не было, громко гудели моторы. Они прошли тихонько, пока не уперлись в задраенную дверь. По обе стороны от нее были двери, похожие на ту, через которую они вошли.

— Правая или левая? — спросил Рауль. — Выбирай.

Фелипе показалось странным это «ты». Он указал на левую, не отваживаясь так же обратиться к Раулю. Тот тронул щеколду, и дверь отворилась в полутемное помещение, из которого пахнуло затхлым. По стенам стояли металлические шкафы и крашеные белые полки. Громоздились ящики, инструменты, старинная буссоль, банки с гвоздями и шурупами, куски столярного клея, обрезки жести. Пока Фелипе, подойдя к иллюминатору, протирал его ветошью, Рауль поднял крышку одного из жестяных ящиков и тут же ее опустил. Теперь света проникало больше, и они стали привыкать к рассеянному, как в аквариуме, освещению.

— Кладовка, — насмешливо сказал Рауль. — Не очень-то мы преуспели.

— Есть еще одна дверь, — Фелипе достал сигареты и предложил Раулю. — Вам не кажется этот пароход загадочным? Мы даже не знаем, куда нас везут. Как в одном кино, я давно его видел. Там играл Джон Гарфилд. Они плывут на корабле совсем без матросов, а под конец оказывается, что это — корабль смерти. Такая бредятина, но там-то — кино, выдумка.

— Да, это фильм Сеттона Вейна, — сказал Рауль. Он сидел на верстаке и выпускал дым через нос. — Тебе, наверное, нравится кино, так ведь?

— Само собой.

— Часто ходишь?

— Довольно часто. У меня есть приятель, он живет рядом, так мы с ним всегда ходим в «Року» или еще куда-нибудь в центре. По субботам развлекаемся.

— Ах так? Конечно, в центре повеселее, есть куда пойти.

— Ну да, — сказал Фелипе. — Вы-то, небось, ведете ночную жизнь.

— Бывает. Теперь уже не очень.

— Ну да, когда женишься…

Рауль смотрел на него, улыбался и курил.

— Ты ошибаешься, я не женат.

Он получал удовольствие, глядя, как Фелипе густо покраснел, и, чтобы скрыть смущение, сделал вид, что закашлялся.

— Да нет, я имел в виду…

— Я знаю, что ты имел в виду. Тебе, верно, немного надоело все время ходить с родителями и сестрой, так ведь?

Фелипе в смущении отвел глаза.

— А что делать, — сказал он. — Они думают, я еще очень молод, а я имел право взять их с собой, вот я и…

— Я тоже думаю, что ты еще очень молод, — сказал Рауль. — Но мне бы пришлось больше по душе, если бы ты был здесь один. Или вот как я, — добавил он. — Так бы лучше всего, потому что на этом пароходе… А в общем, я не знаю, что думаешь ты.

Фелипе этого тоже не знал и стоял, разглядывая свои руки, а потом — ботинки. «Он чувствует себя будто голый, — подумал Рауль. — Он на распутье, между двух возрастов, между двух состояний, совсем как его сестра». Он протянул руку и потрепал Фелипе по волосам. Тот отпрянул, удивленный и сконфуженный.

— Но по крайней мере у тебя есть друг, — сказал Рауль. — Это уже кое-что, правда?

И просмаковал, точно вино, его улыбку, сначала робкую, а потом расплывшуюся во весь его только что самодовольно поджатый рот. Вздохнув, слез со стола и безуспешно попытался открыть шкафы.

— Ну что ж, по-моему, надо идти дальше. Ты не слышишь голосов?

Они приоткрыли дверь. Голоса доносились справа, из каюты, говорили на незнакомом языке.

— Липидос, — сказал Рауль, и Фелипе посмотрел на него удивленно. — Этим словом Хорхе называет здешних матросов. Ну?

— Пойдемте, если хотите.

Рауль рывком распахнул дверь.

Ветер, который вначале дул в корму, повернул и теперь дул навстречу вышедшему в открытое море «Малькольму». Дамы решили уйти с палубы, но Лусио, Персио и Хорхе забрались на самый край носовой палубы и там, ухватившись за бушприт, наблюдали, как медленно уходят речные воды, и на смену им катят зеленые морские валы. Для Лусио это было не в новинку, он довольно хорошо знал дельту, а вода — она и есть вода, везде одинаковая. Ему нравилось смотреть, конечно же, но он невнимательно слушал рассуждения и пояснения Персио, потому что мыслью все время возвращался к Норе, которая предпочла (а почему предпочла?) остаться в читальном зале с Бебой Трехо и листать журналы и туристические проспекты. В памяти то и дело всплывали непонятные утренние слова Норы, и как они вместе стояли под душем, несмотря на ее возражения, и голая Нора под водяными струями, и как ему хорошо было намыливать ей спину и целовать ее, такую тепленькую и выскальзывающую. А Нора все никак не хотела смотреть на него голого прямо, а прятала лицо и отворачивалась, как будто за мылом или за расческой, так что ему пришлось в конце концов завернуться в полотенце и сунуть голову под холодную струю.