Исаак Башевис-Зингер - Враги. История любви Роман

— Нет, я не лежу с ней в постели.

— А где же? Под кроватью?

— Где ты? — спросил Герман, едва дыша.

— Какая тебе разница, где я?

— Ты знаешь, что мне не все равно.

— Нет, ты мог бы быть со мной, а вместо этого ты развлекаешься со своей кухаркой из Липска. У тебя и другие есть. Твой двоюродный брат Файвл Лембергер — это толстая баба, которую ты любишь. Ты уже спал с ней?

— Пусть Бог меня накажет.

— Кто она? Ты с таким же успехом можешь сказать мне правду.

— Я же сказал тебе: Тамара воскресла из мертвых.

— Что? Это не Тамара. Ты замучил Тамару, она гниет в земле. Это одна из твоих любовниц.

— Клянусь костьми моих родителей и детей, что это никакая не любовница! — сказал Герман дрожащим голосом, с интонацией человека, который говорит правду.

Маша поняла, что такой клятвой не обманывают. Его голос звучал надрывно и в то же время торжественно. Повисло долгое молчание. Маша спросила:

— Кто она?

— Моя родственница, женщина, сломленная войной и потерявшая детей. «Джойнт» помог ей переехать в Америку.

— Зачем ты рассказывал мне о Файвле Лембергере?

— Я хорошо знаю тебя и твои причуды. Как только слышишь о женщинах, тут же думаешь…

— Сколько ей лет?

— Моего возраста. Пропащая душа. Ты думаешь, реб Авром-Нисон Ярославер объявлял бы о возвращении моей любовницы? Они верующие люди. Я же сказал тебе: позвони им и сама обо всем узнаешь.

— Ну, ладно! На этот раз ты не виноват. Ты даже не представляешь, как я переживала в последние дни.

— Дурочка, я тебя люблю! Где ты?

— Где я? Я вышла подымить. Стою на Тремонт-авеню. Каждые две минуты останавливается машина и предлагают подвезти. Юнцы свистят мне вслед, как будто мне восемнадцать лет. Мне никогда не понять, что им от меня надо. Куда поедем в понедельник?

— Куда-нибудь поедем.

— Я боюсь оставлять маму одну. Вдруг на этой неделе у нее случится сердечный приступ? Она умрет, и никто даже не заметит.

— Попроси кого-нибудь из соседей приглядеть за ней.

— Я не общаюсь с соседями. Я ни с кем не общаюсь. Не могу же я вдруг пойти просить у них одолжения. Мама и сама сторонится людей. Когда стучат в дверь, ей кажется, что это нацисты. Дорого мне обойдется эта поездка, врагам не пожелаю!

— Если так, давай останемся в городе.

— Я скучаю по зеленой травке, по глотку свежего воздуха. Этот город меня измучил. Даже в лагерях воздух был чище, чем здесь. Я бы взяла маму с собой, но она не поедет с нами. Для нее я замужем и не должна даже разговаривать с тобой. Что за народ? Бог насылает на него несчастья, а он только дрожит, боясь отдалиться от Бога. Правда в том, что Господь ненавидит евреев. Он величайший антисемит. Гитлер выполнил Божью волю…

— Зачем ты тогда зажигаешь свечи? Почему не ешь свинину? Почему постишься в Судный день?

— Не для Него, а для идола, которого придумали себе евреи. Необязательно лепить божка из глины, можно выдумать божка. Настоящий Бог нас ненавидит, а мы себе придумали бога, который нас любит и избрал нас из всех народов. Ты же сам сказал: они делают законы из камня, а мы — из идей. Во сколько ты придешь в воскресенье?

— В четыре.

— Бери с собой вещи. Я рискну. Если она умрет, то умрет. Служение настоящему Богу заключается в убийстве.

— Маша, я скучаю по тебе.

— Ты скучаешь по мне. Ты убиваешь меня. Ты Бог и убийца. Ну, хорошей субботы!

Герман и Маша сели на автобус, идущий в Адирондак. Через шесть часов они вышли у озера Джордж и сняли комнату за шесть долларов. У них не было определенных планов. В парке на скамейке Герман нашел карту штата Нью-Йорк, эта бумажка и служила ему путеводителем. Разве важно, куда именно ехать? Главное, что они вместе с Машей. Им больше не надо прятаться от Шифры-Пуи, выслушивать ее жалобы и ворчание.

Окна комнаты выходили на озеро и горы. Ветер наполнял комнату запахом сосен. Где-то играла музыка. Маша взяла с собой из дома корзинку с завтраком, который они приготовили вместе с мамой: драники, пудинг, пюре из яблок, слив и изюма и домашний пирог.

Маша закурила и, встав у окна, принялась смотреть на озеро, по которому плавали весельные лодки и моторные катера. Она спросила игривым тоном:

— А где же нацисты? Что это за мир без нацистов?

Потом добавила:

— Отсталая страна, эта Америка!

Перед отъездом Маша получила отпускные и купила бутылку коньяка. В России она привыкла к выпивке. Герман отпивал по глотку из бумажного стаканчика, в то время как Маша каждый раз заново наполняла свой стакан. Она становилась все веселее и увереннее в себе и принялась насвистывать и подпевать музыке, доносившейся снаружи.

В детстве, в Варшаве Маша занималась танцами. Ее икры были твердыми, как у танцовщицы. Она принялась вытягивать руки и выделывать разные па. Без платья, в нейлоновых чулках, туфлях с высокими каблуками, сигаретой во рту и распущенными волосами она напоминала Герману гимнасток, приезжавших в Цевкув вместе с циркачами и дрессированными медведями. Она пела на идише, иврите, по-русски, по-польски и еще какую-то песню, которую она слышала от цыган. Маша требовала пьяным голосом, чтобы Герман танцевал вместе с ней:

— Поди сюда, ешиботник, покажи, на что ты способен!

Они рано легли спать, но ночь прошла очень беспокойно. Маша засыпала на час и опять просыпалась. Она требовала всего сразу: любви, сигарет, выпивки, разговоров. На озере виднелась лунная дорожка, плескалась рыба. На небе появились звезды. Маша рассказывала истории, вызывающие ужас или ревность.

Утром Герман и Маша взяли рюкзаки и снова пошли к автобусной станции. Они переночевали в бунгало на берегу озера Шрун. Там было так холодно, что пришлось спать в одежде. Утром после завтрака они взяли лодку. Герман сел на весла, а Маша устроилась греться на солнышке. Герману казалось, что он может читать Машины мысли сквозь ее опущенные веки, по складкам на ее лбу. Над ней струился дымок. На лице была полуулыбка, которую иногда можно увидеть у покойников.

Герману приходили в голову все те же мысли: как прекрасно жить в Америке, свободной стране, без страха перед нацистами, энкавэдэшниками, пограничниками и доносчиками. Герман даже не взял с собой «важные бумаги»: в США никто никогда не спрашивал документы. Правда, в переулке между Мермейд-авеню и Нептун-авеню его ждала Ядвига, а на Ист-Бродвее в квартире у реб Аврома-Нисона Ярославера жила Тамара, прошедшая через ад и приехавшая в Америку в ожидании подачек от Германа. Он отчетливо ощутил, что эти две женщины рассчитывают на него, и их претензии полностью обоснованы. Герман был в долгу перед ними, этот долг он никогда не сможет оплатить. Даже у рабби Лемперта были моральные претензии к Герману: раввин хотел сделать его своим закадычным другом, но Герман оттолкнул его.