Саша Гитри - «Мемуары шулера» и другое

Или:

— Преступления должны быть наказаны!

И добавлял:

— Так угодно Богу!

Я изо всех сил изображал, что полностью разделяю его убеждения, стараясь при этом держаться в стороне от его замыслов. И всё же у меня было предчувствие, что в будущем мне ещё придётся противостоять влиянию, которому пытался подчинить меня этот человек.

Неожиданно, не предупредив меня ни словом, он перебрался в отель на улице Фонтен, где жил я.

3-го октября, около полуночи, у дверей ресторана «Ларю» появились двое, они едва переводили дыхание и хотели видеть Абрамича. Эти двое оказались русскими. Я провёл их на кухню. Серж поговорил с ними в коридоре. Они вполголоса обменялись по-русски парой-тройкой слов, после чего ночные гости исчезли.

Двумя часами позже мы с Сержем уже сидели за столиком в дальнем уголке одного из пустынных кафе на улице Мартиров. После долгого молчания он вдруг произнёс:

— Он прибывает шестого.

Потом, взяв меня за руку, добавил:

— Ах, если бы я только мог на тебя положиться!

Меня не волновало, доверяет он мне или нет, ибо теперь у меня уже не оставалось ни малейших сомнений: Серж отвёл мне активную роль в операции, которая угрожает жизни таинственного гостя, чьё появление ожидается шестого.

Надо было что-то ответить, но тут он сам спохватился:

— Ладно, завтра всё узнаешь.

Назавтра все газеты объявили, что шестого октября в Париж прибывает царь Николай II.

В тот вечер я не стал дожидаться, пока Серж покончит с посудой, и ушёл один, даже не попрощавшись — впрочем, твёрдо решив не возвращаться на другой день, ибо как раз днём раньше получил своё месячное жалованье.

Ах, что бы мне тогда первым делом не смыться из своей гостиницы?

В четыре утра в мою дверь постучали.

— Кто там?

— Это я, Серж. Отвори.

Попробуй-ка тут не открыть!

Он вошёл, за ним двое русских.

С первых же слов я понял, что уже слишком много знаю, и со мной непременно случится беда, и к тому же без всякой задержки, решись я отказать им в помощи.

Вряд ли люди, замыслившие благое дело, расточали бы красноречие с таким пылом и с такой уверенностью!

К семи утра роли были распределены, сделка заключена. С помощью подставного русского полицейского, тоже анархиста, меня введут в здание министерства иностранных дел, которое как раз готовят, чтобы принять самодержца.

Я должен был изображать случайного рабочего, сопровождавшего троих ковровщиков из службы хранителей мебели, призванных на метр передвинуть ковёр, на котором покоилось царское ложе, и моя миссия сводилась к тому, чтобы оставить под кроватью одну вещицу, размерами и весом не больше консервной банки из-под сардин. Я не подвергался никакому риску — ну ни малейшему — а вечером того же дня мне вручат пять тысяч франков.

До шестого мы не должны были даже словечком перемолвиться. А шестого, в шесть вечера, встретиться в отдельном зале ресторана «Ле Дуаян». Именно там-то мне и вручат ту самую вещицу.

Если кому-то захочется удостовериться в правдивости моих слов, пусть заглянут в газеты от 7 октября. Там они прочтут, что буквально в последнюю минуту было решено: царь Николай II остановится не в Орсейском дворце, а в посольстве России, на улице Гренель. Так бывшему особняку герцогини Эстрейской, построенному Коттом в 1713 году, суждено было на двое суток стать резиденцией российского императора. Кроме того, они прочитают там, что накануне в одном из ресторанов на Елисейских полях были арестованы трое мужчин, и у одного из них была обнаружена банка белого металла, чьё содержимое не оставляло ни малейших сомнений касательно преступных намерений троицы.

Негоже хвастаться тем, что написал анонимное письмо. Я и не хвастаюсь. Впрочем, и не каюсь. Просто рассказываю, как было, вот и всё.

Монако покорил меня буквально с первой минуты.

Нет, я вовсе не считаю себя ни проницательней, ни тем более чувствительней всех прочих, и всё же уверен, с самого начала постиг его смысл и проникся судьбой.

Нынче стало модным не любить Монако, его принято считать старомодным, слишком «довоенным», что ли. Однако это не мнение, а скорее указ. Существует порода людей, чьё предназначение — я бы даже сказал, профессия, ведь это их хлеб насущный — указывать, что тот или иной писатель, тот или иной ресторан, тот или иной художник или те или иные места уже вышли из моды — тут же указывая вам, какого писателя «надобно» читать, каким художником «следует» восхищаться, какие места «полагается» посещать. Лоцманы последнего корабля, они указывают путь панургову стаду.

Итак, я прожил в Монако восемнадцать лет — с 1899-го по 1917-й год, иными словами, с семнадцати до тридцати пяти лет — и нет ничего, что было бы мне неизвестно об этом маленьком княжестве. Я знаю его историю и его легенды. Я от души аплодирую смыслу его существования, и если мне и посчастливилось насладиться его очарованием, то не менее того потешился я и его чудачествами.

Одному автору, запамятовал его имя, недавно пришло в голову сочинить про него оперетту. Я, конечно, не специалист по этой части, но мне кажется, это было ошибкой.

Монако?

Про него нельзя сочинять оперетты — ведь он уже сам сплошная оперетка!

И достаточно познакомиться с ним поближе, чтобы у вас не осталось на этот счёт ни малейших сомнений.

Что такое Монако?

Географически — это скала в форме собачьей головы, не более шестисот метров в длину и около двухсот шириною.

Исторически — легенда, введенная в обиход благодаря Аполлодору, который утверждает, будто основал его не кто иной, как сам Геркулес. Что касается меня, не вижу в этом ничего предосудительного, а почему бы и нет... Дионисий Галикарнасский и Диодор Сицилийский, которые никогда не слыли шутниками, слепо повторили тот же самый трюк.

Стало быть, склоним-ка лучше головы. Право же, всякие споры на эту тему заведут нас слишком далеко.

С другой стороны, всем известно, что единственные старинные предметы, какие с незапамятных времён удалось обнаружить на этой скале, это пара-тройка римских монет. Эту деталь я нахожу в высшей степени знаменательной. Ведь что ни говори, а монетки-то по траве не раскидывают, и деньги на земле, словно сор, не растут. Стало быть, найденные монеты кто-то там потерял... И мне кажется в высшей степени забавной — да-да, именно забавной — мысль, что ещё в античной древности здесь, в Монако, уже теряли деньги.

Первое предзнаменование.

Надо ли говорить о сарацинах, об отказе от прав на Монако провансальских графов, о бесконечных баталиях, что то и дело разгорались вокруг этой скалы, которую отвоевывали то одни, то другие? Надо ли напоминать вам про гвельфов и гибеллинов?