Альфонс Доде - Тартарен на Альпах

— Не позавтракать ли намъ въ экипажѣ? — сказала блондинка, которой очень не нравилась вся эта суетливая толкотня; а такъ какъ прислугѣ не до нихъ, то молодые люди отправились сами добывать кушанья. Одинъ возвращается, потрясая въ рукѣ ногой холодной жареной баранины, другой тащитъ длинный хлѣбъ и сосиськи; лучшимъ же фуражиромъ оказывается, все-таки, Тартаренъ. Правда, ему представлялся очень удобный случай отдѣлаться въ этой сутолокѣ отъ неудобной компаніи, или, по крайней мѣрѣ, справиться про итальянца; но онъ объ этомъ не подумалъ, увлеченный желаніемъ угодить "своей крошкѣ" и показать ея спутникамъ, что можетъ сдѣлать тарасконецъ въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Когда онъ съ важнымъ и сосредоточеннымъ видомъ сошелъ съ крыльца, неся большой подносъ, уставленный тарелками, посудой, отборными кушаньями и швейцарскимъ шампанскимъ съ золотою головкой, молодая дѣвушка начала апплодировать и восхищаться:

— Да какъ же это вы умудрились?

— Не знаю… Надо же какъ-нибудь выручаться… по-нашему, по-тарасконски.

О, блаженныя минуты! На всю жизнь останется въ памяти героя этотъ чудесный завтракъ, лицомъ къ лицу съ "златокудрою крошкой", почти на ея колѣняхъ, при опереточной обстановкѣ, на сельской площади, зеленѣющей рядами деревьевъ, подъ которыми мелькаютъ живописные костюмы швейцарокъ, прогуливающихся парами, какъ куколки. Какимъ вкуснымь казался ему хлѣбъ и какими сочными — сосиськи! Само небо какъ будто умилостивилось и взглянуло благосклонно на ихъ веселье; дождь, правда, не переставалъ, но падалъ лишь рѣдкими каплями, какъ бы для того, чтобы только напомнить. насколько цѣльное, неразбавленное водою швейцарское шампанское опасно для головы южанина.

Подъ верандой трактира пристроился квартетъ изъ двухъ великановъ и двухъ карликовъ въ яркихъ лохмотьяхъ, которые можно было принять за уцѣлѣвшіе, по негодности, отъ распродажи обанкротившагося ярмарочнаго балагана. Завыванія этихъ уродовъ смѣшивались съ звяканьемъ тарелокъ и звономъ стакановъ. Пѣвцы безобразны, нелѣпы; глупо-неподвижны; Тартаренъ находитъ ихъ восхитительными. бросаетъ имъ пригоршни су, къ немалому изумленію обывателей, окружающихъ распряженное ландо.

— Fife la Vranze! — раздается изъ толпы старчески-хриплый голосъ и выдвигается впередъ высокій старикъ въ необыкновенномъ голубомъ мундирѣ съ посеребренными пуговицами и фалдами до пятъ, въ громадномъ киверѣ, похожемъ на капустную кадку, съ высокимъ султаномъ, такъ отягчающимъ его старческую голову и плечи, что онъ иначе не можетъ ходить, какъ балансируя руками, подобно канатному плясуну.

— Fieux soldat… отставной солдатъ, по билету… служилъ Карлу десятому…

У Тартарена свѣжи въ памяти разсказы Бонпара, и онъ посмѣивается изподтишка, подмигиваетъ:

— Знаемъ, старина… знаемъ эти штуки!…

Но онъ, все-таки, даетъ ему серебряную монетку и наливаетъ вина. Старикъ тоже посмѣивается и подмигиваетъ, самъ не зная ради чего, потомъ вынимаетъ изо рта огромную фарфоровую трубку, поднимаетъ стаканъ и пьетъ "за здоровье компаніи", чѣмъ еще болѣе убѣждаетъ Тартарена въ томъ, что онъ имѣетъ дѣло съ однимъ изъ товарищей Бонпара. состоящихъ на службѣ "компаніи". Ну, да пускай себѣ! Пей онъ за что ему угодно… Вставши въ экипажѣ, Тартаренъ высоко поднимаетъ свой стаканъ и, со слезами на глазахъ, во весь голосъ провозглашаетъ тостъ: "За Францію… за дорогую родину!…" потомъ за гостепріимную Швейцарію, которой онъ счастливъ публично засвидѣтельствовать свои горячія симпатіи. Наконецъ, обращаясь къ своимъ спутникамъ и понижая голосъ, онъ пьетъ за здоровье своихъ спутниковъ и выражаетъ имъ свои добрыя пожеланія.

Во время тоста братъ блондинки холодно улыбается съ оттѣнкомъ скрытой насмѣшки; его товарищъ, сидящій рядомъ съ тарасконцемъ, слегка хмурится, очевидно, думая про себя: да скоро ли же этотъ господинъ перестанетъ болтать всякіе пустяки; третій гримасничаетъ на козлахъ, — вотъ-вотъ продѣлаетъ какую-нибудь шутовскую штуку… Одна только молодая дѣвушка слушаетъ очень внимательно и серьезно, стараясь уяснить себѣ этотъ странный типъ. Что онъ такое? Думаетъ ли онъ то, что говоритъ? На самомъ ли дѣлѣ онъ продѣлалъ все то, что разсказываетъ? Что онъ — сумасшедшій, или комедіантъ-шутникъ, или просто болтунъ, какъ презрительно утверждаетъ одинъ изъ ея спутниковъ?

Случай разрѣшить эти недоумѣнія не заставилъ себя ждать. Едва Тартаренъ окончилъ свой послѣдній тостъ и сѣлъ на мѣсто, какъ гдѣ-то неподалеку раздался выстрѣлъ, за нимъ другой, потомъ третій… Герой вскочилъ на ноги въ сильномъ волненіи; онъ зачуялъ порохъ.

— Кто тутъ стрѣляетъ?… Гдѣ это?…Что случилось?…

Въ его быстро работающей головѣ уже успѣла сложиться цѣлая драма: вооруженное нападеніе на почтовый караванъ, превосходный случай явиться защитникомъ чести и жизни прекрасной спутницы… Дѣло оказалось много проще: выстрѣлы слышались изъ станда, гдѣ сельская молодежь забавляется каждое воскресенье стрѣльбою въ цѣль. Лошади не были еще запряжены и Тартаренъ небрежно предложилъ пройтись посмотрѣть на стрѣльбу. У самого — свое на умѣ, а у хорошенькой блондинки — свое; она тотчасъ же согласилась. Въ сопровожденіи стараго служиваго, раскачивающагося на ходу подъ своимъ тяжеловѣснымъ киверомъ, они прошли черезъ площадь. Толпа любопытныхъ, окружавшая экипажъ, двинулась за ними.

Швейцарскій стандъ, съ своею соломенною крышей и сосновыми стойками, похожъ въ грубомъ видѣ на обыкновенные ярмарочные тиры, съ тою лишь разницей, что здѣсь любители стрѣляютъ изъ собственныхъ шомпольныхъ ружей старой системы, и стрѣляютъ весьма изрядно. Съ важнымъ видомъ, сложивши руки на груди, Тартаренъ дѣлаетъ свои замѣчанія, громко критикуетъ, подаетъ совѣты, самъ же не стрѣляетъ. Его дорожные спутники переглядываются, дѣлаютъ другъ другу знаки.

— Памъ!… пафъ!…- подсмѣивается одинъ изъ нихъ, жестомъ и голосомъ передразнивая тарасконца.

Тартаренъ обернулся, весь красный и пышущій гнѣвомъ.

— Такъ точно, молодой человѣкъ… Памъ, пафъ!… Да, и столько разъ, сколько вамъ будетъ угодно.

Онъ быстро зарядилъ двухствольный карабинъ, послужившій не одному поколѣнію охотниковъ, и — памъ!… пафъ!… Готово, двѣ пули посажены въ центръ цѣли. Со всѣхъ сторонъ раздаются крики удивленія. Блондинка торжествуетъ, ея товарищи уже не смѣются.

— Да это пустяки, игрушки, — говоритъ Тартаренъ. — А вотъ я вамъ покажу…

Ему уже мало тира; онъ осматривается, ищетъ во что бы выстрѣлить помимо мишени, и толпа въ ужасѣ сторонится отъ необыкновеннаго альпиниста, коренастаго и страшнаго, съ карабиномъ въ рукѣ предлагающаго старому королевскому гвардейцу разбить пулей въ пятидесяти шагахъ трубку въ его зубахъ. Старикъ, внѣ себя отъ страха, спасается бѣгствомъ и исчезаетъ въ толпѣ. Но карабинъ заряженъ и Тартарену во что бы то ни стало надо куда-нибудь всадить пули.