Эмиль Золя - Радость жизни

— Она погибла, она погибла…

Неожиданный удар ошеломил Лазара. Утром, поднявшись с постели, он по обыкновению взглянул из окна на море, зевая от скуки и жалуясь самому себе на пустоту и бессмысленность существования. Когда же он увидел ноги матери, отекшие, огромные, бледные, похожие на мертвые стволы деревьев, его охватили ужас и жалость. Что же это? Одно несчастье за другим! Присев на край своего большого стола и дрожа всем телом, он не решался вслух назвать болезнь матери. Он всегда больше всего боялся болезни сердца для своих близких и для себя самого; двухлетние занятия медициной не приучили его к мысли, что перед лицом смерти все болезни равны. Быть пораженным в сердце, в самый источник жизни, казалось ему самой страшной, жестокой смертью. И вот его мать ждет такой же конец, да и он сам, конечно, не избежит той же участи.

— Зачем же так, отчаиваться? — продолжала Полина. — С водянкой можно прожить очень долго. Помнишь г-жу Симоно? Она в конце концов умерла от воспаления легких.

Но Лазар качал головой: его не проведешь подобными рассказами, он не ребенок. Лазар по-прежнему сидел на столе, свесив ноги, дрожа всем телом и пристально глядя в окно. Тогда впервые после их ссоры Полина подошла и поцеловала его в лоб, как прежде. Они опять очутились в той комнате, где оба выросли. Прежняя обида померкла по сравнению с тем огромным горем, которое на них надвигалось. Полина вытирала слезы, Лазар не мог плакать и машинально повторял:

— Она погибла, она погибла!..

Около одиннадцати часов приехал доктор Казэнов, как делал обычно каждую неделю, когда возвращался к себе домой из Бонвиля. Он был поражен, застав г-жу Шанто в постели. Что с ней? Он пытался даже шутить. Какие они стали неженки, скоро весь дом обратится в госпиталь! Но, осмотрев и выслушав больную, врач нахмурился; ему понадобилось все его привычное самообладание, чтобы не выдать своей тревоги.

Впрочем, сама г-жа Шанто не сознавала опасности положения.

— Надеюсь, доктор, что я выкарабкаюсь с вашей помощью, — сказала она весело. — Видите, я боюсь только одного, чтобы опухоль не задушила меня, если она будет все время подниматься вверх.

— Будьте покойны, опухоль не всегда поднимается, — ответил он, тоже смеясь. — А потом мы сумеем ее остановить.

Лазар вошел в комнату матери после осмотра. Он с замиранием сердца слушал доктора, сгорая от нетерпения остаться с ним наедине и расспросить обо всем.

— Итак, дорогая г-жа Шанто, — продолжал доктор, — будьте покойны, не волнуйтесь, завтра я опять заеду поболтать с вами… А пока до свидания! Я пойду вниз, пропишу вам рецепт.

Внизу ожидала Полина. Она не пустила их в столовую, так как от Шанто скрывали серьезность положения жены и говорили ему, что у нее легкое недомогание. Полина приготовила на кухне бумагу и чернила. Видя их нетерпение, доктор Казэнов признался, что положение серьезное, но избегал делать какие-либо заключения и выражался длинными и туманными фразами.

— Словом, она погибла! — воскликнул Лазар в раздражении. — Сердце, не правда ли?

Полина умоляющим взглядом посмотрела на доктора. Тот понял.

— Сердце… — сказал он. — Нет, не думаю… Впрочем, если она даже не оправится вполне, то при хорошем уходе сможет прожить еще очень долго.

Лазар пожал плечами, как разгневанный ребенок, хорошо понимающий, что ему рассказывают небылицы. Он продолжал:

— И вы не предупредили меня, доктор, а ведь вы лечили ее последнее время!.. Эта ужасная болезнь никогда не приходит вдруг, — неужели вы ничего не замечали?

— По правде говоря, я кое-что замечал… — проговорил Казэнов.

Лазар презрительно рассмеялся. Казэнов продолжал:

— Послушайте, милейший, я себя не считаю глупее других, и все же мне случалось иметь дело с непредвиденной болезнью и останавливаться перед ней в недоумении… Вы страшно требовательны, вы хотите, чтобы врач знал все, а между тем хорошо еще, что мы хоть сколько-нибудь разбираемся в сложном механизме человеческого тела.

Доктор рассердился. Он писал рецепт в таком раздражении, что перо рвало тонкую бумагу. В резких движениях этого рослого человека сказывался старый морской хирург. Но когда доктор увидел, что перед ним, понурившись, стоят убитые горем Лазар и Полина, его старое, выдубленное морскими ветрами лицо смягчилось.

— Бедные мои дети… Мы сделаем все возможное, чтобы спасти ее… Вы знаете сами, что я не хочу разыгрывать перед вами великого ученого. Так вот: говорю вам совершенно откровенно, я ничего не могу еще сказать. Все же мне кажется, что никакой непосредственной опасности пока нет.

И он уехал, справившись предварительно у Лазара, есть ли у него настой дигиталиса. Он велел натирать им ноги больной и дать ей несколько капель в подсахаренной воде. Пока этого достаточно, а на следующий день он обещал привезти пилюли. Быть может, придется прибегнуть к кровопусканию. Полина проводила его до экипажа, чтобы узнать всю правду; но правда была такова, что доктор не решался ее высказать. Когда Полина вернулась на кухню, Лазар перечитывал рецепт. Слово «дигиталис» заставило его снова побледнеть.

— Да не волнуйтесь вы так! — сказала Вероника, которая нарочно чистила картофель, чтобы задержаться и услышать, что скажет доктор. — Все доктора — мясники! Коли он не знает толком, что сказать, значит, нет ничего страшного.

Стоя возле кухарки, резавшей на блюде картофель, молодые люди немного задержались. Полина старалась казаться бодрой. Утром, здороваясь с теткой, девушка нашла, что у нее хороший вид; с таким румянцем не умирают. Но Лазар лихорадочно сжимал рецепт. Слово «дигиталис» пылало перед его глазами. Теперь он знал, что его мать погибла.

— Я пойду наверх… — проговорил он наконец.

У дверей он нерешительно повернулся к Полине и спросил:

— Может, зайдешь на минутку? Но и она была в нерешительности.

— Боюсь, ей будет неприятно… — прошептала она.

Наступило неловкое молчание, и Лазар вышел один, не сказав больше ни слова.

К завтраку он вышел, чтобы не волновать отца, но был очень бледен. Время от времени г-жа Шанто звонила Веронике, которая носила ей наверх еду и возвращалась с полными тарелками, потому что больная почти ничего не ела. Вероника рассказала Полине, что Лазар буквально теряет голову. Жалко на него смотреть: все у него валится из рук, стоит подле матери, расстроенный, дрожа, как в лихорадке, словно боится, что мать вот-вот кончится у него на глазах. Около трех часов служанка еще раз пошла к больной и вскоре, перегнувшись через перила, позвала девушку. Когда Полина поднялась на площадку второго этажа, Вероника сказала:

— Вам бы зайти туда, барышня, да помочь ему. Все равно, пускай она сердится! Она просит повернуть ее, а если бы вы только знали, как он дрожит и боится дотронуться до нее!.. Мне ведь она не позволяет подходить близко.