Эмиль Золя - Радость жизни

— Увидим!.. Ничего не могу сказать, пока не осмотрю.

— Как, значит, уже сейчас? — в слезах прошептала Луиза. — О, боже мой! В восемь месяцев! А я думала, что у меня еще целый месяц впереди!

Ничего не отвечая, г-жа Булан взбила подушки, передвинула их на середину кровати и положила одну на другую. Лазар, который тоже вошел в комнату, чувствовал себя неловко, как обычно мужчина при родах. Однако он приблизился к жене и поцеловал ее в потный лоб; но та, видимо, даже не заметила этой ободряющей ласки.

— Ну, посмотрим, — сказала акушерка.

Луиза в испуге обернулась к Полине. Та поняла ее безмолвный умоляющий взгляд и увела Лазара. Оба остались на площадке лестницы, не решаясь сойти в столовую. Свеча, оставленная внизу, освещала лестницу слабым светом, словно ночник; на стены ложились причудливые тени. Оба молча, неподвижно стояли друг против друга; Лазар прислонился к стене, Полина — к перилам. Они напряженно прислушивались к тому, что делается в комнате. Оттуда все время доносились слабые стоны, затем Луиза два раза пронзительно вскрикнула. Казалось, прошла целая вечность до той минуты, когда акушерка появилась наконец в дверях. Они хотели было войти, но г-жа Булан отстранила их и вышла, плотно притворив дверь.

— Что же? — прошептала Полина.

Г-жа Булан знаком предложила им спуститься и, лишь когда они уже были внизу, в коридоре, заговорила:

— Случай серьезный. Моя обязанность — предупредить родных.

Лазар побледнел. Его лица снова коснулось холодное дыхание.

— Что с ней? — прошептал он.

— Насколько я могла убедиться, ребенок идет левым плечом, и боюсь даже, как бы первой не показалась ручка.

— И что же? — спросила Полина.

— В таких случаях совершенно необходимо присутствие врача… Я не могу брать на себя ответственность за исход при подобных родах, особенно на восьмом месяце.

Наступило молчание. Затем Лазар возмутился. Где же теперь, ночью, искать врача? Жена успеет двадцать раз умереть, прежде чем он привезет доктора из Арроманша.

— Не думаю, чтобы угрожала непосредственная опасность, — возразила акушерка. — Поезжайте сейчас же… Я ничего не могу поделать.

Когда Полина, в свою очередь, стала умолять ее сделать что-нибудь во имя человеколюбия, чтобы хоть немного облегчить страдания несчастной, тяжкие стоны которой раздавались по всему дому, акушерка отчеканила в ответ:

— Не имею права… Там только что умерла одна. Я не хочу, чтобы другая погибла у меня на руках: отвечать-то мне придется.

В это время из столовой послышался жалобный голос Шанто:

— Вы там? Войдите!.. Никто мне ничего не говорит… А я столько времени жду…

Они вошли. С той минуты, как обед был прерван, о Шанто все забыли. Он так и остался сидеть у неубранного стола, перебирая пальцами. Он терпеливо дожидался с сонливой покорностью калеки, привыкшего к долгим часам одиночества. Эта новая катастрофа, разразившаяся в доме и поднявшая всех на ноги, так опечалила Шанто, что он даже не смог доесть свой обед и только смотрел на стоявшую перед ним тарелку с едой, к которой он не притронулся.

— Что, нехорошо? — шепотом спросил он.

Лазар в бешенстве передернул плечами. Г-жа Булан, сохранившая полное спокойствие, посоветовала ему не терять времени даром.

— Возьмите мою двуколку. Лошадь, правда, устала, но за два часа — самое большее за два с половиной — вы успеете обернуться… А я пока побуду здесь.

Тогда Лазар, внезапно решившись, опрометью бросился из дома, твердо уверенный, что по возвращении найдет жену уже мертвой. Слышно было, как он ругался и стегал лошадь, которая с грохотом увезла двуколку, стуча подкованными копытами.

— Что там делается? — спросил опять Шанто, которому никто не отвечал.

Акушерка уже отправилась наверх, и Полина последовала за нею, сказав дяде только, что бедной Луизе придется очень много вытерпеть. Девушка предложила ему лечь в постель, но Шанто отказался, он хотел остаться в столовой, чтобы знать, как все пойдет. Если его начнет одолевать дремота, он отлично может соснуть в кресле: он всегда спит так днем, после обеда. Но едва Шанто остался один, как вошла Вероника с потухшим фонарем. Она была в совершенной ярости. За два года она не наговорила столько, сколько в этот раз.

— И надо же было им ехать другой дорогой! А я-то, как дура, осматривала все канавы и дошла до самого Вершмона! Да еще там добрых полчаса на дороге простояла.

Шанто с удивлением смотрел на нее.

— Ну, разумеется, вы никоим образом не могли их встретить.

— А потом, когда я уже шла домой, гляжу, господин Лазар скачет, как сумасшедший, в какой-то поганой повозке… Я ему кричу: «Вас дожидаются», — а он, знай, погоняет да погоняет, чуть меня не раздавил!.. Нет, хватит с меня таких поручений, в которых я не вижу никакого толку! И вдобавок мой фонарь потух.

Она принялась тормошить Шанто, требуя, чтобы он кончал еду и дал ей возможность убрать со стола. И хотя Шанто не был голоден, он съел кусочек холодной телятины, просто так, чтобы развлечься. Сейчас его больше всего огорчало, что аббат не сдержал слова. Зачем обещать людям навестить их, если ты решил остаться дома? Правда, когда женщины рожают, у священников довольно забавный вид! Мысль эта развеселила его, и он принялся ужинать с аппетитом, хотя и в полном одиночестве.

— Ну, сударь, скорей, скорей! — торопила Вероника. — Скоро час ночи, не может же посуда стоять на столе до утра… Что за проклятый дом: вечно одни несчастья!

Она начала было убирать тарелки, но тут ее с лестницы настойчивым голосом позвала Полина. И Шанто опять остался один за столом, всеми забытый. Никто не приходил сверху рассказать ему, что там делается.

Г-жа Булан уже хозяйничала в спальне, отдавая приказания и роясь в комодах. Прежде всего она распорядилась затопить камин, так как в комнате ей показалось сыро. Потом она объявила, что у Луизы неудобная кровать — слишком низкая и слишком мягкая; и когда Полина сказала, что на чердаке есть старая раскладная кровать, акушерка велела Веронике принести ее, установила перед камином и на доски положила один матрац. Затем она потребовала очень много белья; одну простыню сложила вчетверо и накрыла матрац, чтобы он не испортился, остальные простыни, полотенца и тряпки разложила на стульях у огня, чтобы они согрелись. Вскоре комната, перегороженная кроватью, заполненная кучами белья, стала похожа на перевязочный пункт, наскоро оборудованный перед сражением.

Теперь г-жа Булан говорила, не умолкая. Она воинственным голосом увещевала Луизу и как бы командовала схватками. Полина шепотом попросила ее не упоминать о докторе.

— Ничего, все обойдется, милая моя! Лучше было бы вам лежать на кровати, но если это вас раздражает, то ходите, не бойтесь, обопритесь на меня… Мне случалось принимать восьмимесячных ребят, да они еще оказывались порой крупнее девятимесячных… Нет, нет, это вовсе не так больно, как вы воображаете. Скоро мы вас и освободим, раз, два — и готово, увидите!