Людмил Стоянов - Избранная проза

— Возьми, сынок, прикрой наготу, — сказал он и исчез.

От счастья Карталов даже забыл поблагодарить старика. Отошел подальше от дороги, оделся, потом поплелся дальше. Он очень ослаб. Голод подтачивал силы. Идти через села он избегал: могли спросить документы.

В изодранной рубахе и старенькой телогрейке, в поношенных штанах, босой, он поздно ночью постучал в дверь низкого домика на окраине города. Длинный путь, страх, голод истощили его. Старуха не узнала пришельца. Ее дочь вскрикнула от неожиданности. Он вошел в слабо освещенную низенькую комнату и спросил отрывисто:

— Обыск был?

— Нет, — ответила старуха.

Он сел, чтобы перевести дух. Несколько мгновений сидел, закрыв лицо руками, потом начал рассказывать. Рассказ был путаный, несвязный; женщины поняли только то, что Карталов скрывается и для них, слава богу, опасности никакой. Первые страшные месяцы позади, теперь нужно только соблюдать осторожность. Тут он ночевал не раз, соседи знали, что он ходит к дочке с благословения матери; было это в мрачные фашистские времена. И вот пожалуйста — никому в голову не приходит заглянуть сюда и спросить, что за связи у них были с бандитом, с жандармским карателем. В суде он привык к этому слову «бандит» и считал, что такое определение для него, пожалуй, вполне подходящее. Он и не думал гордиться своим прошлым, ему важно было только спасти свою шкуру. Видимо, на этих женщин смотрели как на «пострадавших» — мало ли было домов, где ночевали, бесчинствовали, грабили?

Это его успокоило.

Лицо его прояснилось, в сердце шевельнулась смутная надежда.

— Тота, — сказал он, склоняясь над девушкой, — ты спасешь меня. Потом я тебя отблагодарю. И как отблагодарю!

— Нет, господин поручик, — быстро возразила старуха мать, придя наконец в себя после его неожиданного появления. — Теперь времена другие. Ты сам видишь…

— Значит, выгонишь меня? — снова обратился он к смущенной дочери, которая стояла молча.

— Не знаю, Паню, — с трудом ответила она. — Опасно здесь. Иди в другое место, пока все успокоится…

Он и не собирался тут оставаться. Ему надо было уничтожить некоторые вещи и документы, хранившиеся в этом доме. Здесь находились паспорта нескольких убитых партизан: за них ему в свое время следовало получить вознаграждение. Пятьдесят тысяч за голову. Не успел. Теперь оставалось сменить волчью шкуру на овечью.

Если о его бегстве станет известно — примут меры к розыску; даже если ночью трупы зарыли, не пересчитав, все равно оставаться здесь было небезопасно; его могли узнать. Тем не менее жизнь прекрасна, и ради нее стоит пойти на любые жертвы.

Нет, девушку все-таки волновала его участь. Она приготовила ему одежду и еду. Не зная страшной правды, она полагала, что плохое останется позади и все уладится… Почему бы ему не пойти драться с немцами? Многие старые офицеры отправились на фронт. Да, может быть, и он пойдет, эта мысль уже приходила ему в голову.

Спал он допоздна. Проснулся бодрым. Мозг работал безотказно, укрепляя его решимость бороться за свою жизнь.

Взяв паспорт партизана Дико Петрова, возраст и особые приметы которого подходили ему, Карталов ловко переклеил фотокарточку на документе. Теперь путь перед ним был открыт.

Как все переменилось! Поезда были переполнены. Люди ехали по всем направлениям, говорили о новой жизни. А новая жизнь уже кипела вокруг бурным потоком. По всей стране продолжали заседать народные суды. Часть дел была уже рассмотрена, и фашистские бандиты и убийцы получили по заслугам. Все, во что он верил прежде: царь, бог, фашистская власть, «новый порядок», — больше не существовало. То, что он смертельно ненавидел: коммунизм, большевизм, Красная Армия — одержало победу. Для встречи советских солдат были воздвигнуты специальные арки, их украсили зеленью и надписями: «Привет непобедимой Советской Армии — освободительнице народов!»

«Раненый партизан» Дико Петров был принят в больницу. У него началось нагноение. Больной был тихий, смирный, молчаливый — и сразу завоевал симпатии врачей и сестер. У него и в самом деле оказалась перебитой ключица, — в каком бою? Он подробно рассказывал о партизанской жизни, — уж ему ли было не знать ее?

Больные полюбили его, рана заживала. Он часто играл на скрипке, хотя и с трудом. А скрипка в больнице — что соловей в пустыне. Дико Петров вскоре стал популярным человеком не только в больнице, но и в городе. Какое счастье, что в военном училище он немного пиликал на скрипке, сейчас это было для него находкой.

— Куда теперь? — шутливо спросил его доктор при выписке.

Он пожал плечами.

— У меня нет никакой работы, — ответил он и отбросил упавшую на лоб прядь волос.

— Оставить бывшего партизана без работы? Да это же противоестественно, это просто святотатство! В новой, демократической Болгарии!

Зазвонили телефоны: какая несправедливость! Надо немедленно исправить!

Около года Дико Петров служил в Пловдиве старшим милиционером. Это было для него истинным мучением. Дрожащими руками развертывал он каждую бумажку, каждую телеграмму: не о нем ли идет речь? От него требовали справок: в каком отряде числился, в скольких боях участвовал, в каком бою был ранен? В отделении было известно, что Дико Петров убит, знали даже имя его убийцы. Он уверял начальство, что послал запрос по поводу документов, но ответа еще нет, и надо подождать. И начальство ждало.

Случилось так, что он был на вокзале, когда царские особы уезжали за границу. Какая-то работница выплеснула, по народному обычаю, вслед поезду кувшин воды, чтоб уезжающие никогда больше не вернулись… У поручика Карталова сердце сжалось от злобы, но на митинге, созванном тотчас же после отхода поезда, когда оратор сказал: «С монархией покончено навсегда», — он тоже аплодировал. Он сочувствовал оппозиции, читал тайком оппозиционное «Знамя». Стоя на посту на Сахаттепе, он смотрел на величавые Родопы, и в голове его зрели хитроумные планы. Там — граница, а за ней опасение. За ней — единомышленники, свобода от подстерегающей его пули. Там он может развернуться, показать, на что способен. Рука у него невольно тянулась к пистолету. Одни охотятся за жемчугом, другие за китами, за жирафами, он охотился на партизан. Это его призвание, а там, по ту сторону границы, может случиться настоящая охота.

Дико Петров спал в земле под кустами шиповника у Порязы, а под его именем жил убийца. Карталов порой забывал роль, которую играл, и часто приходилось несколько раз крикнуть: «Дико, Дико!» — прежде чем он откликался. Однажды, когда он стоял в группе милиционеров, какой-то знакомый по военному училищу окликнул его: «Здорово, Пантелей!» Он сделал вид, что не слышит, и знакомый, смутившись, прошел дальше.