Людмил Стоянов - Избранная проза

— Вроде того… Но сейчас мы уже здоровые.

— Ну, ладно, топайте… Расквитались мы с этой войной, будь она проклята. Прощайте!..

Он примкнул к другой группе, оставив Лазара раздумывать о своей бороде, которая вовсе не была «с аршин», а представляла собой буйную щетину, как на обувной щетке.

Колонна, словно мутный поток, движется в утренней прохладе вперед, а выстрелы разносятся в воздухе, как на богатой свадьбе с буйными Колями, выкриками, лихой скачкой…

Какой-то полуэскадрон, выскочив внезапно из-за поворота, останавливается в недоумении. Минута растерянности, и все мгновенно бросаются в кюветы и залегают — на дороге остаемся только мы, может быть, потому, что у нас нет оружия…

Музыка смолкла.

Однако не успели мы сообразить, что делать, как полуэскадрон повернул назад и ускакал, скрывшись в густом облаке пыли, словно он неожиданно очутился в тылу у неприятеля.

Солдаты один за другим поднимаются на ноги, взбодренные и как бы отрезвевшие после опьянения. У всех на лицах следы тяжкого раздумья, на устах — грубая брань по адресу всех и вся…

— Как бы он ее окончательно в гроб не загнал…

Снова заиграла музыка.

— Кто эти люди? — произносит Илия. — Дело тут нечистое… Еще втянут и нас в какую беду, иди потом объясняйся в военных трибуналах, таскайся свидетелем из города в город…

Эти благоразумные слова заставляют нас опомниться. Мы больные, холерные, а не бунтовщики, наша цель — госпиталь, а не винтовка.

Правда, полуэскадрон ускакал, но кто может поручиться, что это не уловка и что он через полчаса не появится снова и не изрубит нас, как капустные кочаны? Мы безоружны — разве сможем мы оказать сопротивление?

Солдаты опасаются того же, что и мы, и поэтому принимают боевой порядок. Винтовки крепко сжаты, на лицах застывает суровое выражение, — они готовы расправиться с каждым, кто дерзнет противиться их бесповоротному решению.

— Антон!

Антон — это тот, что «расквитался с войной».

— Антон! — обращаются к нему со всех сторон. Он — нечто вроде командира, его распоряжение — закон для всех.

Антон приказал оркестру замолкнуть и запретил стрелять.

— Пусть только кто-нибудь посмеет пальнуть — голову сниму, — несколько раз повторяет он.

У нас начинается головокружение, — где нам поспеть за этими здоровыми людьми?

В тени, в стороне от дороги, виднеется источник.

— Счастливого пути, ребята, — говорит Лазар. — Мы посидим здесь, передохнем, не под силу нам угнаться за вами…

— Антон! — слышится одновременно несколько голосов.

Антон, обернувшись, машет рукой, словно говоря: «Знаю, знаю, оставьте их. Подыхающий конь лягаться не может».

Растягиваемся в тени под деревом. Колонна проходит мимо нас. Отдельные солдаты, отбившиеся, чтобы набрать воды, спешат догнать своих товарищей.

— Не от добра поднялись мы… мать его за ногу…

— Мало, что ли, горя хлебнули в Македонии, так на тебе, еще к Видину и Берковице погонят. Верно я говорю?

— Что было, то сплыло. Хоть бы сейчас амнистию дали, чтоб покончить со всем.

И трое солдат, ведущих этот разговор, удаляются.

— Дело скверно, черт подери! — вслух размышляет Лазар. — Хорошо еще, если нам хоть Карлово и Панагюриште [37] Карлово и Панагюриште — города в центральной Болгарии. оставят.

На этот раз шутка Лазара звучит как-то особенно горько. Даже у него пропало беззаботное, шутливое настроение.

Мы снова идем своим обычным медленным шагом, но не по шоссе, а по другой дороге, напрямик, — хотим попасть в Кюстендил раньше тех, нежеланных гостей.

Навстречу нам показывается верховой — здоровенный детина с красным, круглым лицом и черными усами. Глаза его, тоже черные, как уголь, возбужденно горят.

— Доброе утро! Что нового? — спрашивает Лазар.

Придержав коня, незнакомец как-то неловко, словно провинившийся, отвечает:

— День добрый. Да ничего особенного — обо всем в газете написано. Наши поехали в Бухарест на мирные переговоры. Венизелос и Пашич [38] Венизелос и Пашич — греческий и сербский буржуазные государственные деятели. тоже едут туда.

— Что слышно о румынах?

— Слухи неважные. Требуют себе Добруджу. Дошли до Врацы и Плевны.

— А турки?

— Турки захватили Фракию. Заняли Одрин, Чорлу, Лозенград. Жители Старой Загоры бегут в Стару Планину.

— Тьфу! — плюет Лазар. — И что за правители у нас! Довести дело до такого состояния! Что у них в головах — мозги или труха? А о греках что слышно?

— Плохи их дела. Они окружены в Кресненском ущелье, как некогда Никифор [39] В 811 г. болгарские войска князя Крума нанесли уничтожающее поражение византийскому императору Никифору I. , — потому Венизелос и мчится в Бухарест, чтоб поскорей мир заключить… Будь оно проклято, перемирие это, — и они и мы сидим и ждем… А вы откуда идете?

— Из Царварицы.

— А! Из нашего села. Наверно, из лазарета?

— Вот именно. А вы… вы кто?

Человек, трогая коня, бросает:

— Да… сборщик налогов.

— Далеко до Кюстендила?

— Нет, сразу же за виноградниками.

Струмская долина раскрыла перед нами свою широкую, опаленную грудь. Меж высоких тополей вьется Струма, истощенная и усохшая в эту позднюю пору лета. Вдоль нее тянется гряда ржавых холмов — туда, на восток, к исполинским склонам Рилы, снежные вершины которой сливаются с облаками.

В глубокую тишину долины внезапно врывается какой-то странный, непривычный грохот. Что это? Мы переглядываемся. Залп! Пулеметные очереди. Долгим, оглушительным эхом прокатываются они по холмам.

— Ведь говорил я вам, что дело нечисто, — добавляет Илия. — Нам надо держаться подальше от них…

— Это наши приятели, — заметил Лазар. — У-ух, что сейчас будет!..

Стрельба учащается. Ожесточенно лает пулемет. Да ведь это бой, настоящий бой. Он развертывается прямо под нами, в низине. Мы видим даже, как солдаты сговариваются о чем-то, залегают, перебегают с места на место. Ясно: кавалерийский полуэскадрон вернулся в город, доложил о случившемся, и вот уже приняты меры против бунтовщиков.

Бой не прекращается. Антон, наверное, командует не хуже настоящего офицера, потому что люди его держатся стойко. Нещадно паля, с грозным ревом они обходят противника, используя высокие заросли кукурузы. Вот кавалерия, разбившись на маленькие отряды, стремится, в свою очередь, обойти мятежников, пытается прижать их к реке. Однако те, разгадав маневр неприятеля, переносят пулеметный огонь в наиболее уязвимое место. Они пробиваются вперед не только потому, что их больше, но и потому, что у них нет иного выхода.