Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

— Что это значит? — сердито спросила она и отдернула руку.

— И в самом деле, что! — повторил он за ней, издав от растерянности глупый смешок. И опять же, если б он видел себя в этот момент, он мог бы еще спастись, усы у него подрагивали, уголки рта повлажнели. — Я что, обжег тебя? — выдавил он наконец.

Она ничего не ответила.

— Я вовсе этого не хотел!

— Не пойму, чего вам от меня надо, — сказала она.

— Я и сам не пойму, — ответил он коротко.

Взяв себя в руки, он сложил деньги и лотерейные билеты и убрал бумажник в карман пиджака. Пиджак подбит шелком, шелк блестит и шуршит, на кармане вышивка — интересно, обратила ли она внимание на нарядную подкладку или решила, что это хлопок?

— Ну и денег у вас, прямо видимо-невидимо! — вырвалось у Тобиаса.

— Видимо-невидимо? — ответил Август. — Нет, этого я утверждать не стану. Но если ты думаешь, что эта малость и есть все мое состояние, то ты ошибаешься. Вот и все, что я могу тебе сказать.

Но для Корнелии слова его были пустым звуком. Скажи он «миллион», она все равно бы подумала, что он говорит про песок на берегу моря из библейской истории.

Корнелия ушла к себе.

Ее братишка, шустрый Маттис, сидел в углу горницы и нажимал клавиши на старой гармони. В молодости Август слыл великим искусником по этой части, он мастерски играл народные песни, а вдобавок еще и пел. Но когда это было, пожалуй, лет сорок тому назад, у него и голоса-то не стало, и пальцы задеревенели.

— Дай-ка мне! — сказал он.

Старый гармонист и знаток дела прошелся по клавишам, тронул басы и задумался. Нет, пальцы его не могли уже перебегать вверх и вниз, туда и обратно, как в дни его молодости, и тогда он решил попробовать сыграть протяжную песню «Девушка из Барселоны».

Черт возьми, получилось, в горнице зазвучала небесная музыка, и было то великое чудо.

Выскочив из своей комнаты, Корнелия так и застыла, похоже, музыка застигла ее врасплох.

— Вы и играть умеете! — сказала она.

Август снисходительно:

— На этой гармошке… да нет! Как тебя звать? — обратился он к мальчику. — Маттис? Хорошо, а ну-ка покажи мне, что ты умеешь.

Маттис и так и сяк, и ничего не сумел.

— Оно и неудивительно, — произнес Август. — На этаком ящике! Послушай, Маттис, что я тебе скажу: если ты завтра в двенадцать часов придешь в Сегельфосскую лавку и скажешь, кто тебя послал, то тебя там будет ждать новая, настоящая гармоника!

Маттис вытаращил глаза.

— А спасибо где? — сказала Корнелия.

Маттис, оробевший и безмерно счастливый, протянул Августу свою ручонку.

— Гм! Ну, Маттис, вот это подарок так подарок! — сказал Тобиас и вышел из горницы. Чуть погодя за ним последовала и жена.

— Сыграйте еще немножечко! — попросила Корнелия.

Август все так же снисходительно:

— На этой гармошке?.. Нет уж, пускай на ней упражняются ребятишки, а я в последнее время играю исключительно на пианино и на органе.

— Чего только вы не умеете! — сказала она.

Он понял это так, что она прониклась к нему уважением, что он вырос в ее глазах. Десять тысяч овец и миллион крон были выше ее понимания, а вот красиво сыгранная песня взяла за сердце.

— Что, Маттис, тебе, поди, сегодня и не заснуть, — сказала она. — Такой тебя ждет завтра подарок.

Август:

— А ты, Корнелия, получила бы еще и не такой подарок, если бы захотела.

— Я? В честь чего же это?

— Иди сядь-ка ко мне на колени, тогда скажу.

— Нет, — заупрямилась она.

— Стало быть, не хочешь?

— Нет.

Тогда он заговорил в открытую. Как оно и подобало настоящему мужчине:

— Ну а если я сейчас, не сходя с места, предложу тебе все, что у меня есть и чем я владею, и попрошу стать моей, Корнелия, что ты на это скажешь?

Она побледнела:

— Что это вы такое говорите? Вы спятили?

— Нет, не спятил, — ответил он. — Я говорю то, что думаю.

— Стать вашей женой? — вскричала она.

— А что тут такого невозможного?

— Да все, — сказала она. — Этого не будет!

Молчание.

— Неужели, — с большим достоинством заговорил Август, — тебе безразлично, кто станет твоим спутником жизни: я или какой-нибудь сопливый деревенский мальчишка? Я б купил тебе десять усадеб, ты бы ходила у меня в бархате и драгоценностях, да тебя было бы не узнать!

Корнелия:

— С меня довольно и того, что есть у него.

— Работать тебе было бы ни к чему, лежала бы себе день-деньской на пуховиках и вставала только к столу. Ведь это жалости подобно, как ты надрываешься, Корнелия. Да еще ходишь за лютой лошадью.

— Она не лютая, а просто норовистая.

— Будь с ней поосторожней! — произнес он озабоченно. — А если ты приглядишь себе другую лошадь, то я ее для тебя куплю. За мной дело не станет.

Корнелия была начеку и отмела его предложение, дескать, ее и эта кобыла устраивает.

— Ладно, Корнелия, подумай о том, что я тебе сказал! — проговорил он, поднимаясь со стула. — Чтобы Август к кому-то посватался, такое случается не каждый день!

Вообще-то уходить он не собирался, но раз уж поднялся, ничего другого не оставалось. Обернувшись в дверях, он с укором на нее посмотрел, только это не возымело никакого действия.

Во дворе он увидал Тобиаса с женой, они стояли и глядели на горный склон, по которому хорошо различимыми пятнышками разбрелись овцы. Они паслись, почти не передвигаясь, утопая по брюхо в муравчатой зеленой траве. Высоко на камне сидела Вальборг, стадо было перед ней как на блюдечке.

Август был не в настроении разговаривать, однако же, бросив взгляд на небо, заметил, что собирается дождь.

— Так что не пройдет нескольких дней, и у коров будет корм.

— Хорошо бы! — вздохнула хозяйка.

— Стала жара, Олсок [13] 29 июля, День св. Олава. минул — самая пора, чтобы и дождь хлынул, запомните, что я сказал. Оставайтесь с миром!

Распрощался и ушел.

Тобиас за ним:

— Так как насчет того, о чем я вам вчерась толковал?

— Ты это о чем? — спросил Август не останавливаясь.

— А чтоб вы пособили мне. Для такого человека, как вы, сто крон ничего не значат.

Тут Тобиас был прав. Август вытащил на ходу бумажник, протянул ему красную ассигнацию и зашагал дальше. Не говоря ни слова.

По дороге домой ему повстречался Йорн Матильдесен с семью Беньяминовыми овцами. Одну он вел на веревке, остальные шли сами. Чтоб заставить вожатую овцу идти за ним следом, он привязал к веревке клок сена, она пехала и пехала за этим сеном, а ухватить не могла. Покорная, смирная, глупая, одним словом, овца.

— Завтра овец прибавится, — сказал Август, — только люди пускай сами отгоняют их в горы. А тебе надо будет просто стоять и считать, сколько ты принял.

Йорн кивнул и прошел мимо. Он не мог останавливаться, тогда веревка провиснет, овца дотянется до сена и съест.