Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

Даже и сейчас Августу не изменила смекалка.

— А что сказал доктор? Он пустил ей кровь?

— Не знаю. Он сказал, что она умерла.

— Он что, не стал пускать ей кровь?

— Я не знаю, — сказал Хендрик, — я в дом не заходил. Он вышел и сразу же сказал, что она умерла. И уехал на своем мотоцикле.

Августу вспомнился случай из его кругосветных странствий: смертельный удар бутылкой в висок. Человек умер, но на всякий случай ему сделали кровопускание. Август принял известие Хендрика хладнокровно, он был немногословен, что да, то да, но по виду не скажешь, чтоб горевал.

— Да, — произнес он, — я их предупреждал, я запретил Корнелии водить кобылу на случку.

— Я это слыхал, — отозвался Хендрик.

— Плохо, что я не пристрелил эту зверюгу, — сказал Август. — Я мог бы поступить и иначе и сделать ей прокол, чтобы вышли ветры. Только бесновалась она не от этого, так что прокол бы ей ничуть не помог. Нет, надо было мне ее все-таки пристрелить.

Хендрик ничего не ответил.

Был ли Август человеком суровым и мужественным, который не позволял себе предаваться горю открыто? Или же поверхностным, неглубоким, что и помогло ему пережить эту катастрофу? Наверное, и то, и то. Корнелия умерла, она ему не досталась, но его ревнивое сердце определенно находило утешение в том, что она не досталась и никому другому.

— Ничего с этим не поделаешь, — заключил он.

Хендрик плакал и отчаянно силился это скрыть, он громко харкал и то и дело удал ьс к и запрокидывал голову.

— Хендрик, ничего с этим не поделаешь.

— Да. Но чтоб тебя насмерть убила лошадь… это так горестно, я этого не снесу.

— Да, — рассеянно обронил Август.

Хендрик потряс головой:

— А как хорошо все могло бы сложиться, если бы мы оба были в живых.

— Н-да, — с отсутствующим видом произнес Август.

— Она дала мне это понять в самый последний раз.

— Она дала это понять не тебе одному, — ввернул Август.

— Как это? — удивился Хендрик. — Единственный, кто еще был, это Беньямин. Только она сказала, что меня любит куда больше.

Август глубоко уязвлен, оттого что его не взяли в расчет.

— Беньямин был вовсе не единственным, насколько я знаю. Ладно, некогда мне стоять тут и с тобой растабарывать.

И с этими словами он пошел прочь.

Давно уже наступил сентябрь, по ночам лужи затягивало тонким ледком, и, поскольку водопровод необходимо было провести прежде, чем земля промерзнет, требовалось поднажать. Особенно много возни было с самим водозаборником на ручье за пятью осинами, нужно было построить вместительную цистерну и сколотить над ней деревянный навес — работа на линии, понятное дело, застопорилась. О, позорные отверстия, которые никто не бурил и которые не бурились сами собою, эти непробуренные отверстия оказывали Августу глухое сопротивление. Изо дня в день Август собирался совершить вместе со всей своей бригадой марш-бросок к охотничьему домику, чтобы добурить их и окончательно с ними разделаться, и всякий раз ему что-то мешало. Консул их тоже больше не подгонял, да и как он мог? Ведь водопровод проводили в аптеку, для его матери и ее мужа.

В конце концов Август с рабочими туда выбрались, за пару дней с отверстиями было покончено и ограда поставлена. Железная решетка из толстых остроконечных прутьев выглядела внушительно и придавала месту характер господской усадьбы, против чего консул нисколько не возражал.

На рабочих, как видно, снова напало рвение, они тут же принялись бурить отверстия ниже, около другой пропасти, и, распевая песни, усердно работали несколько дней подряд. Август твердо надеялся, что они успеют!

К Августу пришел Тобиас из Южного селения и позвал к ним домой. Завтра похороны Корнелии, и ему хотелось бы показать, как красиво ее убрали, тут сгодились десять метров кружев, подаренных Августом, — о, кружева они пустили в несколько рядов вокруг тела, и она лежит ну точно в белом цвету…

Август ответил, что не может отлучиться, у них аврал.

Но после всего, что было промеж ним и Корнелией, разве он не хочет посмотреть на нее в гробу и проводить ее до могилы, в последнее земное странствие?

— Нет, — сказал Август, — это исключено.

— Наверняка, — продолжал Тобиас, — она бы и сама попросила вас об этом, если бы так быстро нас не оставила. Ее мать и братишка с сестренками забились по разным углам и все по ней плачут…

— Не уговаривай, бесполезно! — ответил Август.

Тобиас понял, Августа никуда не сдвинешь, тогда он попробовал объяснить, что же на самом деле его привело. Люди они бедные и потерпевшие. Опять же и кобыла удрала, и отыскать ее нету возможности, это большая потеря. Потому не будет ли Август так добр и не пособит ли с расходами?

Август горько усмехнулся и качнул головой.

— Хотя бы самую малость, чтоб Корнелия увидела это из своей небесной обители. После всего, что промеж вами было…

Августу все это надоело. Он выхватил бумажник, сунул Тобиасу ассигнацию и крикнул:

— Уходи!.. Сейчас же!.. Тебе понятно?!

Все, теперь он в расчете и с Тобиасом, и всем его семейством!

За прошедшие два-три дня катастрофа отошла для Августа на последний план и перестала занимать его мысли. Так уж он был устроен. Его нисколько не интересовал Поллен, который когда-то был главным поприщем его действий. Он едва ли вспоминал о друге своей молодости Эдеварте Андреассене, верном товарище, который взял лодку и бросился его догонять, а вместо этого распрощался с жизнью. Он уже выбросил из головы Поулине, которая не поленилась приехать и привезла ему огромные деньги. И если прочие сегельфоссцы обласкали эту достойную женщину, оставя по себе самые задушевные воспоминания, то Август не проводил ее даже на пароход, он ни разу о ней не упомянул, забыл напрочь. Неужели же он такой черствый? Да нет, сострадание было ему не чуждо, он мог проявить участие, всегда готов был прийти на помощь. Но ему недоставало основательности и глубины. Он был продуктом своего времени. Он обладал многими достоинствами, но у него имелись и постыдные недостатки. Этот человек был способен в одиночку совратить с пути истинного целый город со всеми его окрестностями.

Откуда у него время провожать покойников? Когда его ждет уйма неотложных дел! Катер с плотниками и строительными материалами прибыл, хорошо, что подвал и капитальная стена были закончены, плотники тут же принялись ставить дом: аккуратный, маленький, хоть и вытянутый, но как нельзя более соразмерный. Нет, почтмейстер Хаген был настоящим художником!

Аптекарю и аптекарше повезло, что дом уже начал строиться. Жить в двух маленьких комнатках оно бы и можно, они с радостью поместились бы и в одной. Но крыша текла и с наступлением осени досаждала им пуще прежнего, а заново перекрывать крышу чужого дома, который они вскоре собирались покинуть, право же, не имело смысла.