Сигрид Унсет - Улав, сын Аудуна из Хествикена

Когда они спускались вниз, к лодке, всю оглядь затянуло тучами; небесный свод подернулся серыми полосами, а фьорд лежал свинцово-серый, покрытый темной рябью. Цепи лесистых гор по обеим сторонам фьорда казались напитанными мраком.

Незнакомые парни вызвались грести, и Улав сел позади, на корме рядом с Ингунн. Теперь, когда два крестьянских сына широко и напористо загребали веслами, лодка шла намного быстрее, но Улав даже не счел оскорбленной свою мальчишескую честь – так чудесно сидеть в лодке, когда гребут другие.

Вскоре начал накрапывать дождь. Ингунн подняла полу тяжелого, падавшего широкими складками плаща и предложила Улаву укрыться от дождя вместе с ней.

Так они и сидели вдвоем, окутанные плащом. Ему пришлось обнять ее. Как сладостно было обхватить рукой этот тонкий, теплый и мягкий стан. Лодка легко летела по воде в голубовато-серую летнюю ночь. Пелена светлого тумана, сопровождаемая короткими ливнями, заволокла даль озера и глубь лесистых гор, но их дождь миновал. Вскоре Улав и Ингунн прильнули друг к другу и задремали щека к щеке. Гребцы, смеясь, предложили им лечь на порожние мешки на дне лодки.

Ингунн тотчас же свернулась клубочком рядом с Улавом и заснула, а он полулежа оперся затылком о корму – несколько раз он открывал глаза и смотрел ввысь, в затянутое тучами небо. Потом вдруг на него, подобно весеннему паводку, нахлынула усталость, удивительно сладостная и томительная. Когда лодка стала задевать песчаное дно против лачуги Ауд, он вскочил. Мужчины засмеялись. И зачем только они его разбудили, не дали человеку поспать – ведь до утра далеко…

Была еще только полночь. Улав понял, что они шли на веслах куда меньше половины того времени, которое потребовалось ему самому. Он помог гребцам вытащить лодку на берег, и те, пожелав Ингунн и Улаву спокойной ночи, ушли. Вначале парни, казалось, превратились в два черных расплывчатых пятна, затерявшихся во мраке каменистого побережья фьорда, а вскоре они и вовсе растаяли во мраке облачной летней ночи.

Спина Улава промокла от воды на дне лодки и одеревенела оттого, что он спал сидя, кое-как примостившись. Ингунн же все время похныкивала от усталости, а под конец захотела непременно отдохнуть, прежде чем они начнут странствие по горам через всю округу. Улав хотел отправиться в путь немедля, ему казалось: ходьба в такую свежую, прохладную ночь сильно взбодрит его, и, кроме того, он побаивался гнева Стейнфинна, если тот уже вернулся домой. Но Ингунн очень устала, он это видел, и оба они боялись проходить мимо могилы под грудой камней, да и вообще страшновато было блуждать по горам в глухую ночь. Потому-то, разделив остатки снеди из котомки, они доели их и влезли в земляную избушку. Тут же, за дверью, находился небольшой очаг, от которого еще шло легкое тепло. Тесный ход разделял землянку на две половины с земляными же лежанками вдоль стен в каждой из них. Услыхав с одной храп Ауд, они ощупью пробрались меж чанами и рыбачьей снастью к лежанке, которая, как они знали, была на другой стороне.

Но Улав заснуть не мог. Воздух в земляной избушке был спертый от стлавшегося по полу дыма, а вонь от сырой, копченой и тухлой рыбы была просто невыносима. В горле у него першило, усталые руки и ноги гудели.

Ингунн не могла найти себе места, ворочаясь с боку на бок в темноте.

– Мне некуда девать голову… Верно, глиняный горшок мешает, он как раз позади меня.

Улав ощупью попытался задвинуть горшок подальше. Но за его спиной было свалено столько всякой всячины, что казалось, стоит тронуть хоть одну вещь пальцем, как все обрушится им на головы. Тогда Ингунн залезла поглубже на лежанку и, свернувшись калачиком, положила голову и руки ему на грудь.

– Тебе не тяжело? – спросила она и вскоре крепко заснула.

Немного погодя он тихонько высвободился из-под ее теплого, сонного тела. А вскоре, когда удалось спустить ноги в проход между скамьями, он встал и крадучись выбрался из земляной избушки.

Уже начинало светать. Холодный ветерок легким дуновением пробегал по длинным и гибким ветвям берез, кропя их каплями ледяной воды; серо-стальное зеркало вод чуть морщилось от слабых порывов ветра с дождем.

Улав взглянул ввысь. Стояла непостижимая тишина, в селениях еще не проснулась жизнь: спали усадьбы, спали и луга, и пашни, и рощи, поблекшие от предрассветной мглы. К северу от каменистых осыпей, за самыми ближними усадьбами высилось несколько одиноких, негустых елей – таких недвижных и прямых, что они казались неживыми. Небо было почти белое, а на севере чуть золотилось над черными верхушками деревьев. И только в самой вышине плыли отдельные клочья туч, оставшихся после вчерашней ночи.

Ему вдруг стало так сиротливо! Ведь он один не спал во всей округе и стоял здесь, обуреваемый новыми, неведомыми чувствами: они гнали его все дальше и дальше от беззаботной самоуверенности детства. Примерно в эту пору он поднялся вчера с постели, а казалось, с того времени прошли годы.

Он стоял, робкий и удрученный, прислушиваясь к тишине. Изредка брякало деревянное ботало – корова вдовы паслась в роще. Где-то далеко, во мраке леса, как и вчера, до жути отчетливо прокуковала кукушка. Начали пробуждаться и маленькие пичужки. Но эти редкие звуки лишь усиливали владевшее им ощущение огромности и тишины окружавших его просторов…

Подойдя к хлеву, Улав заглянул внутрь, но в нос ему ударила такая резкая вонь, что он тут же отдернул голову. Однако же земляной пол под стрехой был ровен и сух, а весь склон, на котором стоял хлев, – бур, гол и лишь кое-где усеян остатками запасенных на зиму сена и листьев. Улав лег, свернувшись, как зверек, и тут же уснул. Он проснулся, когда Ингунн тронула его за плечо. Она стояла подле него на коленях.

– Ты чего это спишь здесь?

– В лачуге было так дымно. – Улав тоже встал на колени, смахнув приставшие к платью мелкие веточки и разный сор.

Над лесистыми грядами гор взошло солнце – верхушки елей, вздымаясь ввысь, запылали, точно факелы. Кругом в лесу во всю мочь заливались птицы. Над селениями и дальней гладью темно-голубого озера еще стлались тени. Но по другую его сторону солнце озаряло лес и зеленые усадьбы на горных склонах.

Как зачарованные, стояли Улав и Ингунн на коленях, лицом к лицу. И, не сказав ни единого слова, каждый положил руки на плечи другому и склонил голову ему на грудь. Потом, вместе разжав объятия, они взглянули друг на друга со слабой, удивленной улыбкой. Улав поднял руку и прикоснулся к виску девушки. Отбросив назад ее золотисто-каштановые пышные волосы и почувствовав, что она не противится, он обнял ее другой рукой, прижал к себе и поцеловал долгим и нежным поцелуем сладостную, соблазнительную впадинку у виска. Он взглянул ей в лицо, и его бросило в жар – ей нравилось то, что он делал. Они поцеловали друг друга в губы, и под конец он осмелился прижаться губами к белому изгибу ее шеи.