Сигрид Унсет - Улав, сын Аудуна из Хествикена

Ингунн тотчас увидала: он пьян. Он сидел верхом на скамье, вытянув ноги, подперев рукой голову и облокотясь на стол меж расставленными там яствами. Это было столь не похоже на Улава, что Ингунн невольно засмеялась – вообще-то они обычно его поддразнивали; ведь сколько бы он ни пил, он всегда оставался таким же тихим и спокойным, как всегда. «Даже божий дар его не берет», – говорили о нем мужчины.

Но нынче вечером пиво, видно, одержало верх и над ним. Когда Ингунн хотела налить ему, он схватил ее за руки, поднес кувшин к губам и стал пить, проливая пиво на грудь, так что замочил панцирь лосиной кожи.

– Давай-ка и ты выпей, – сказал он, смеясь и глядя ей прямо в глаза. Взгляд его, сверкавший неукротимой дикостью, стал каким-то чужим и странным. Ингунн слегка смутилась, но потом, налив себе в его чашу, выпила. Тогда он снова обхватил ее ноги под столом, и она чуть не упала к нему на колени.

Сосед Улава отобрал у него кувшин.

– А ну, погодите… оставьте что-нибудь и нам…

Ингунн пошла снова наполнить кувшин – и тут почувствовала, как дрожат у нее руки. Дивясь, заметила она, что вся дрожит. Должно быть, ее испугала пылкость юноши. Но ее влекла к нему неудержимая сила – прежде она ее не знавала, – какое-то сладостное, снедавшее ее любопытство. Она никогда не видела Улава таким. Но ей от этого было ликующе-радостно; да и вообще нынче вечером все переменилось. Поднося гостям пива, она все время старалась украдкой коснуться рукой Улава, чтобы он мог воспользоваться случаем и тайком подарить ей свои грубоватые ласки. Казалось, будто ее несла к нему бурная стремнина…

Никто не заметил, что на дворе стемнело, – до тех пор, покуда сквозь дымовую отдушину не полились потоки дождя. Пришлось закрыть заслон. Тогда Ингебьерг приказала внести побольше свечей. Мужчины встали из-за стола; одни разошлись по своим боковушам и легли спать, другие снова сели за стол и принялись бражничать, болтая с женщинами, которые только-только смогли подумать о том, чтобы самим что-нибудь съесть.

Арнвид и Эйнар, сын Колбейна, двоюродный брат Ингунн со стороны отца, сели рядом с ней, и Эйнару пришлось по ее настоянию пообстоятельнее рассказать об их походе. Они поплыли под зашитой восточного берега до самой реки, там переправились в Вингархейм, а уж оттуда поскакали в усадьбу Маттиаса. Однако эти предосторожности оказались излишними, потому как Маттиас не выставил сторожевых.

– Ему и в голову не приходило, что Стейнфинн и вправду замыслил напасть на него, – презрительно сказал Эйнар, – да и немудрено! Сколько прежде судили-рядили… Маттиас, верно, думал: коли у Стейнфинна хватило терпения сносить бесчестье шесть лет, у него достанет сил и на седьмой…

– Я вроде бы слыхал такую молву: будто Маттиас бежал из страны, потому как боялся Стейнфинна, – вмешался Улав, сын Аудуна, который подошел к беседующим.

Он втиснулся меж Арнвидом и Ингунн.

– Да, Маттиас думал: Стейнфинн, мол, ленив, сидит под кустом да дожидается, покуда птичка сама не попадется к нему в сети… – продолжал Эйнар.

– А по-твоему, ему следовало затевать тяжбы и распри, как твоему отцу?! – сказал Улав.

Тут Арнвид заставил Эйнара и Улава помириться. Эйнар снова начал свой рассказ.

Им удалось без помех выставить нескольких сторожевых у домов, где, должно быть, спали люди. А Стейнфинн и сыны Колбейна вместе с Арнвидом, Улавом и пятью челядинцами пошли к жилому дому. Колбейн остался в дозоре. Когда они взломали дверь, мужчины в большой горнице пробудились и вскочили – кто голый, а кто в полотняном исподнем, – но все успели схватиться за оружие. То были Маттиас, один из его друзей – издольщик с сыном-подростком – и двое латников. Схватка оказалась недолгой – едва проснувшихся хозяев вскоре одолели. И тут сошлись лицом к лицу Стейнфинн с Маттиасом.

– Вот уж нежданный гость! Неужто это ты, Стейнфинн, разъезжаешь ни свет ни заря! – сказал Маттиас. – В прежние времена, помнится, ты не дурак был поспать, да и красавица жена долго удерживала тебя в постели.

– Она-то и пожелала, чтоб я поехал сюда и передал тебе привет, – сказал Стейнфинн. – Ты так ей полюбился, когда был у нас – с тех пор она тебя забыть не может… А ну, одевайся! – добавил он. – Я всегда почитал бесчестным нападать на голого!

От этих слов Маттиас побагровел. Потом, прикинувшись равнодушным, спросил:

– Дозволишь ли мне надеть кольчугу… раз уж ты, как видно, желаешь повеликодушничать?

– Нет! – молвил Стейнфинн. – Не думаю, чтоб ты остался в живых после нашей встречи. Но я могу охотно сразиться с тобой без кольчуги.

Пока Стейнфинн снимал свою кольчугу, Колбейн, который вошел в горницу, и еще один из людей Стейнфинна держали Маттиаса. Тому это пришлось не по нраву, и Стейнфинн, насмешливо улыбаясь, сказал:

– Ты, я вижу, больше боишься щекотки, чем я, – дрожишь небось за свою шкуру. – Потом Стейнфинн велел Маттиасу одеться и взять в руки щит. И вот они сошлись один на один!

В молодости Стейнфинн слыл искуснейшим рубакой, но за последние годы поотвык от ратных дел; хотя Маттиас, низкорослый и тщедушный, был неровня своему противнику, вскоре оказалось, что он превосходит его силой и умением; Стейнфинну пришлось отступать шаг за шагом. Он начал задыхаться – и тогда Маттиас так рубанул его мечом, что правая рука Стейнфинна уже не смогла держать оружие. Тут он переменил руку, взял меч в левую – оба недруга уже давным-давно отбросили в сторону обломки щитов. Но люди Стейнфинна сразу поняли: их хозяину приходится туго; по знаку Колбейна один из них подскочил к Стейнфинну и встал рядом. Маттиас чуть оторопел, и тогда-то Стейнфинн и нанес ему смертельный удар.

– Но бились на поединке два доблестных воина, это видели мы все, – добавил Арнвид.

Меж тем приключилась беда: один из пришлых бродяг – совсем из другого прихода, их привел с собой Стейнфинн, – надумал ограбить усадьбу, а другие хотели ему в том помешать. И в суматохе подожгли кучу бересты, сваленную в узком проходе меж господским домом и одной из клетей. Наверняка это сделал тот самый Хьостульв, который никому не был по нраву; он, верно, перенес бересту и в подклеть, потому как подклеть вмиг заполыхала ярким огнем, несмотря на то, что бревна и кровля отсырели и даже промокли от дождя. Огонь перекинулся на жилой дом, им пришлось вынести оттуда тело Маттиаса и отпустить его людей. Но тут сбежался народ из соседних усадеб, и ватага крестьян напала на людей Стейнфинна. Несколько человек с обеих сторон были ранены, однако же насмерть зарубили немногих.

– Да уж, кабы Стейнфинн не вздумал выказать воинскую доблесть и рыцарское великодушие, не навлекли бы мы на свою голову пожара да рукопашной с крестьянами.

Улав всегда терпеть не мог Эйнара, сына Колбейна. Тот был на три года старше его и всегда любил дразнить и зло задирать тех, кто помоложе. Так что Улав ответил ему довольно презрительно: