Михаил Лакербай - Тот, кто убил лань

— Не смущайся, дад, — произнес на ходу с легкой усмешкой заметивший все старый Тейб. — Здесь это — обычное явление. Некоторые курортники умудряются принимать солнечные ванны и ночью...

— Но ведь здесь не пляж! — строго сказала старая тетя.

Раннее утро следующего дня на побережье было безмятежно тихим. Ни одна морщинка не бороздила зеркальной поверхности бухты. И, конечно, никому из жителей обеих частей Гагра — и Старой и Новой — не могло тогда прийти в голову, что не успеет взойти солнце, как вдруг ни с того ни с сего взбаламутится море и поднимется небывалый шторм.

Сначала из-за гор появились редкие клочья облаков, потом они соединились, быстро сгустившись, в огромную черную тучу, нависшую над морем и закрывшую небо до самого горизонта. Ветер усиливался и выл все громче. Внезапно в море, перед Жоэкварским ущельем, взвился гигантским столбом смерч. На землю сплошной стеной обрушился ливень. Превратившись в яростный поток, он размыл плотину гидростанции и обрушился с отвесной горы вниз на дома, расположенные вдоль берега речушки в узком ущелье.

Жители побережья до сих пор помнят об этом ужасном бедствии. Скорость ветра достигала неимоверной силы. Ураган сносил не только крыши, но и дома. В море неслись остатки разрушенных построек, мебель, домашняя утварь, люди и животные. Их встречали громадные валы и уносили в пучину...

Но вот ливень прекратился, ураган стал стихать, только море продолжало бесноваться. Люди, сгрудившиеся на берегу, видели, как отчаянно боролись со смертью погибающие, хватаясь за плавающие поверх волн различные предметы.

Вдруг все различили на гребне гигантской волны фигуру отчаянно боровшейся со стихией стройной, совершенно нагой девушки.

— Шазина! — раздался отчаянный зов. Это кричал старый Тейб. — Шазина! Бедная Шазина! — вопил он, простирая к девушке руки.

Да, это была Шазина, девушка из Калдахвары. Держась за какой-то обломок, она взлетала на волнах и исчезала в бурлящей пене, снова появлялась, приближаясь к берегу. И вдруг, выпустив из рук обломок, стала растерянно прикрывать ладонями обнаженную грудь и живот, видимо, стыдясь своей наготы...

— Ха-ха-ха! — вдруг раздался в толпе грубый хохот, и кто-то громко вскричал: — Лешка! Гляди: это — она. Она!..

Этот голос донесся до слуха девушки, боровшейся с волнами. Она его узнала. Острое чувство беспомощности пронзило мозг. Несколько взмахов руками, и она была бы уже на берегу. Но девушку покинула решимость.

Осознав себя на грани смерти, Шазина подумала с тоской: "Что же я делаю?!" И эта секунда промедления решила ее судьбу: новый мощный вал набросился с ревом на свою жертву и со всей силой отбросил ее далеко назад в море...

Люди на берегу словно оцепенели от ужаса.

— Что это? — спросил кто-то, нарушая грозовую тишину. — Случай или аламыс?

— Конечно, аламыс? — ответил другой. — Она ведь была уже почти на берегу. — И то, и другое, — сказал третий. — Девушка погибла.

— Да-а-а... — тяжело вздохнул кто-то рядом. — Видели, как она, бедная, боролась со стихией?.. Какая она была молодая, сильная и красивая!.. Как хотела жить! И отдала свою жизнь, лишь бы не предстать перед людьми нагою, не знать позора. Не захотела ради спасения пренебречь девичьим достоинством...

— Не понимаю, почему так с ней получилось! — затараторила находившаяся здесь же непомерно раскрашенная курортница. — Ведь она была почти у берега. Стыдиться показаться на людях голой!.. Ведь это — предрассудок, вздор! Подумаешь, что бы с ней произошло? Ровным счетом ни-че-го! А все эти условности — девичье достоинство, стыдливость, целомудрие, честь — сплошная чепуха. И только!

Ответом ей было суровое, осуждающее молчание. Не проронил ни слова и старый Тейб. О, он хорошо понимал, что в несчастной девушке и на грани смерти заговорил аламыс, над которым хотел надругаться тот человек в коротких трусах и который для нее, девушки из Калдахвары, был сильнее страха смерти.

— Смотрите! Смотрите! — крикнул кто-то, и все увидели, как новая волна выбросила безжизненное тело Шазины на берег. Люди подбежали и склонились над ней. Девушка не шевелилась. Она была мертва.

Старый Тейб обвел свидетелей этой трагедии скорбным взглядом и, сорвав с себя резким движением бурку, прикрыл ею обнаженное тело девушки. Затем молча поднял Шазину и бережно, как уснувшего ребенка, взял ее на руки и понес.

Пари.

— Было это с полвека назад, — начал стопятидесятилетний Адзин Шьмаф. — Неподалеку от Сухума, в селе Эшера, у самого моря, в своем богатом имении жил князь Чачба. Любил он задавать пиры, длившиеся иногда по несколько суток. Дом князя был большой, а вокруг — прекрасный фруктовый сад. Богатые и знатные гости с удовольствием проводили у него время.

Как-то раз за столом после всяческих сплетен и пересудов гости завязали спор — ну, о чем бы вы думали? — о честности и правдивости. Одни утверждали, что на свете очень мало честных людей, другие вовсе отрицали их существование, третьи горячо доказывали, что искренность — удел только глупцов. Все гости, однако, сходились на том, что никому из них ни разу не посчастливилось встретить предельно честного и правдивого человека.

"А вот мне хорошо известен такой человек!" — вдруг заявил молчавший до сих пор хозяин дома Каламат.

Все изумленно уставились на него.

"Как это ни покажется вам странным, — продолжал хозяин, — из всех знакомых мне людей самым честным я считаю моего пастуха Керима. Он пасет мою баранту уже больше десяти лет. И за все это время ни разу мне не солгал. Не солжет и впредь. Никогда! В этом я абсолютно уверен".

Среди гостей были самурзаканский князь Чончор Чхотуа и его очаровательная жена Маринэ. Молодая княгиня властвовала над своим пожилым мужем и делала с ним что и как хотела. Она была высокомерна, горда и капризна.

"Ой-ли, князь Каламат! — вскричала, усмехнувшись, Маринэ. — Смотрите, как бы вам не пришлось разочароваться в вашем пастухе!.."

"Почему вы так думаете, княгиня? — недоуменно спросил Каламат. — Керима я знаю достаточно хорошо. А вы, я полагаю, ни разу его не видели и не знаете совсем".

"Для меня достаточно того, что он — пастух. А у простонародья всегда можно купить совесть за гроши. В этом я тоже абсолютно убеждена".

"За Керима я ручаюсь", — заявил Каламат.

"Хотите, заключим пари!" — предложила Маринэ.

"Согласен! Ставьте ваши условия".

"Ставлю, — быстро отозвалась княгиня. — И ловлю вас на слове: если проиграете вы, то отдадите мне вашего вороного, на котором джигитовали вчера на скачках. Он мне очень нравится".

"Сахтана? — спросил кто-то из гостей. — Каламат ни за что не расстанется с этим жеребцом! Такого коня не сыскать во всей Абхазии...".