Александр Осипенко - Пятёрка отважных. Лань — река лесная

Недели через три после того, как Гитлер напал на нашу страну, его войско докатилось до самого Подвинья. Когда стало известно, что фашисты вот-вот захватят местечко Велешковичи, люди согнали скот, погрузили пожитки на телеги и подались в Даньковский лес. В местечке осталась, пожалуй, одна Данилкина семья.

Захар Иванович, отец Данилки, считал, что фашистов в Велешковичи ни за что не пустят, а поэтому нечего по лесам скитаться, бежать неизвестно куда от родного дома. Данилкина мать, Аксинья Степановна, второй год лежала прикованная к кровати тяжёлой болезнью, поэтому сама в лес пойти не могла.

Данилка обрадовался отцовскому решению. Наконец можно будет своими глазами увидеть войну. В лесу разве увидишь? Просидишь где-нибудь в чаще и даже не услышишь, как разобьют фашистов, погонят в далёкую Германию.

Вот это здорово будет! Возвратятся люди из лесу, а навстречу им он, Данилка, перепоясанный пулемётными лентами, обвешанный гранатами, что побросали фашисты, удирая от красной конницы. Пусть тогда позавидует Максимка!..

Утром, как только за местечком началась пальба, Данилка бросился к пожарной каланче. По крутой лестнице взлетел на самую верхотуру и… едва не заплакал от разочарования. На дороге, что выбегала из лесу, горел фашистский танк, а в канаве, возле самого местечка, вверх колёсами лежал мотоцикл. Фашистов же нигде не было видно. Не иначе как убежали в свою фашистскую Неметчину. Не могли подождать, пока Данилка взберётся на каланчу?!

От такой обиды у кого хочешь потекут слёзы, но только не у Данилки. Он сразу же сообразил, что надо делать. Конечно же, бежать к тому мотоциклу, что лежит в канаве, захватить трофеи. Он уже бросился вниз, но вдруг услышал, как где-то совсем близко что-то ухнуло, да так, что задрожала каланча. Данилка опять побежал по лестнице вверх.

Нигде никого не было, а возле большака один за другим подымались чёрные клубы дыма, гремели взрывы, где-то стрекотали пулемёты, бабахали одиночные винтовочные выстрелы. Данилка понял, что бой совсем не закончился, а только начинается, что бежать за трофеями ещё очень рано. Тем временем снаряды ложились как под линейку и все приближались к местечку…

Сначала раздался какой-то свист, потом внизу возле самой каланчи возник столб дыма и так грохнуло, что у Данилки даже уши заложило. Он опрометью скатился с каланчи и, не иначе как от поспешности, очутился не на дворе пожарной, а в подвале, где лежали старые помпы, пожарные шланги и всякий разный хлам.

Данилке показалось, что в подвале он просидел долго-долго, а когда вылез из него, то очень удивился: солнце всё ещё стояло над шпилем Кормелицкого костёла. В небе плыла чёрная туча. Она поднималась от самой земли: не иначе что-то где-то горело. Данилка очень испугался. «Попадёт мне от мамы, ой, попадёт!», — подумал он и побежал домой.

Дома своего он не узнал. За то время, что его не было, крыша почему-то осела на землю, стена вывалилась, а сама изба как будто присела на корточки. Осторожно ступая, Данилка пошёл вокруг дома и вдруг испуганно остановился: из-под крыши торчали сапоги отца. Данилка взялся за сапог и совсем растерялся: сапог был тяжёлый. Непроизвольно, сам того не желая, Данилка закричал и выскочил на улицу.

— Чего кричишь? Чего?.. — услышал он чей-то злой, испуганный голос.

Мужчину, что нёс на горбу громадный узел, Данилка узнал сразу — парикмахер Зылев, которого всё местечко называло Зыль-Бородыль..

— Дядечка Зылев, — бросился к нему Данилка, — папу бревном придавило, помогите…

— Занят я, не видишь? — ответил Зыль-Бородыль, но сбросил узел под забор, пошёл во двор.

Парикмахер пригнулся, заглянул под крышу, затем обошёл дом, посмотрел в окно с другой стороны двора.

— Царство им небесное, — перекрестился он. — Одним снарядом и обоих… Ну, да ты, малыш, не плачь… Я сам сиротой рос… Ничего, выкарабкаешься…

Когда люди вернулись из лесу, Данилка сначала жил у двоюродной тёти, Максимкиной мамы. Но однажды он услышал, как возле колодца говорили женщины:

— У неё своих трое, а ещё эта сиротина… Лишний рот в доме…

Данилка подумал-подумал — действительно лишний рот. Как ни уговаривала Максимкина мама, Данилка переселился в свой дом. Чужие люди немного подремонтировали его, крышу подняли, окна застеклили — живи себе, Данилка. И он начал жить — один.

Всё было, как до войны. По синему небу плыли белые облака. В садах зрели вишни, наливались соком яблоки и груши. Тихо плескалась в камышах речка Каспля, а в затонах под вечер кричали дикие гуси.

Всё, да не всё…

В школе жили фашистские солдаты. На школьном дворе дымила их кухня, и весь он был припорошен куриным да утиным пером. На здании поселкового Совета развевался уже не красный флаг с пятиконечной звездой, а фашистский — со свастикой. Едва только темнело, никто не мог выйти во двор. Одни патрули грохотали сапогами по опустевшим улицам местечка. Фашисты боялись партизан.

О партизанах Данилке рассказал Зыль-Бородыль.

Однажды он заглянул к Данилке во двор, сел на колоду, долго молчал, озираясь по сторонам.

— А скажи мне, Данила, — пониженным голосом заговорил парикмахер, — умеешь ли ты язык держать за зубами?..

— Умею, — не задумываясь, ответил Данилка.

— Да и я так думал, — согласился Зылев. — Каждый настоящий мужчина должен уметь держать язык за зубами. Пусть его хоть четвертуют, он должен молчать как рыба…

— Дядя Зылев, а почему я должен молчать как рыба? — удивился Данилка.

Зыль-Бородыль снова огляделся по сторонам.

— Партизаны появились, — шёпотом сказал он.

Данилка даже подскочил от радости.

— Где появились? — спросил Данилка и тут же понял, что допустил непростительную ошибку.

— Где, где? — передразнил его Зылев. — В лесу, где же ещё… А лес большой… Может быть, ты бы хотел, чтоб я тебе и лагерь ихний показал?..

Данилке стало стыдно. Выскочил, не удержался… А когда Данилке было стыдно, он надолго замолкал.

Зыль-Бородыль тоже замолчал.

— Обиделся? — положил руку на Данилкино плечо Зыль-Бородыль. — Не стоит… Тайна это большая, секретная, военная тайна, Данилка…

— Дядечка Зылев, — участливо заговорил Данилка. — Я и сам знаю, что тайна секретная. Но мне просто необходимо пойти в партизаны. Потому и спросил, где они…