Lit-classic.com - Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 5
- Название:Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 5
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Правда
- Год:1961
- Город:М.
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Lit-classic.com - Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 краткое содержание
В настоящем издании сочинений Джека Лондона представлены наиболее значительные романы, повести, рассказы и статьи писателя. Издание строится по хронологическому принципу. Рассказы размещаются в порядке, принятом в американских изданиях сборников, появившихся при жизни писателя.Сборники располагаются хронологически и в подавляющем большинстве случаев печатаются полностью.
В пятый том настоящего издания вошли: сборник рассказов «Луннолицый» (Нью-Йорк, Макмиллан, 1906), повесть «До Адама» (Нью-Йорк, Макмиллан, 1907), сборник рассказов «Любовь к жизни» (Нью-Йорк, Макмиллан, 1907) и очерки «Дорога» (Ньк-Йорк, Макмиллан, 1907).
Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Пять, — поправил я, — считая и темно-серый с отвисшими карманами.
— А у него ни одного. И нет своего угла, нет ничего…
— Нет даже Фиалочки, — сказал я, обнимая ее, — именно поэтому он достоин жалости и всяких даров. Отдай ему костюм, дорогая, или нет, постой, дай ему не черный, а мой самый лучший костюм. Надо же хоть чем-нибудь утешить беднягу.
— Какой ты милый! — И Фиалочка, очаровательно улыбнувшись, пошла к двери. — Ты просто ангел!
И это после семи лет супружеской жизни! Я все еще восторгался, когда она вернулась с робким и заискивающим выражением лица.
— Знаешь… Я дала ему одну из твоих белых сорочек. На нем такая ужасная ситцевая рубашка, а в сочетании с твоим костюмом это будет выглядеть просто нелепо. И потом… его башмаки так стоптаны, пришлось дать ему твои старые с узкими носками…
— Старые?!
— Но ведь ты сам говорил, что они ужасно жмут.
Фиалочка всегда сумеет найти оправдание своим поступкам.
При таких обстоятельствах Лейт Клэй-Рэндолф впервые появился в Айдлвилде — и я понятия не имел, надолго ли это. И впоследствии я никогда не знал, когда и надолго ли он появится у нас: он был подобен блуждающей комете. Иногда он приезжал, бодрый и опрятно одетый, от каких-то видных людей, с которыми был в таких же приятельских отношениях, как и со мной. Иногда, усталый и оборванный, он прокрадывался в дом по садовой дорожке, заросшей шиповником, явившись откуда-то из Монтаны или из Мексики. А когда страсть к бродяжничеству снова овладевала им, он, ни с кем не простившись, исчезал в тот огромный таинственный мир, который называл «Дорогой».
— Я не могу покинуть ваш дом, не поблагодарив вас за щедрость и доброту, — сказал он мне в тот вечер, когда впервые надел мой новый черный костюм.
А я, признаюсь, был поражен, когда, оторвавшись от газеты, увидел перед собой очень приличного, интеллигентного джентльмена, который держал себя непринужденно и с достоинством. Фиалочка была права. Он, конечно, знал лучшие дни, если черный костюм и белая сорочка могли так преобразить его. Я невольно поднялся с кресла, чтобы приветствовать его как равного. Именно тогда я впервые поддался чарам Лейта Клэй-Рэндолфа. Он ночевал в Айдлвилде и в ту ночь и в следующую, он провел у нас много дней и ночей. Этого человека нельзя было не полюбить. Сын Анака, Руфус Голубоглазый, известный также под плебейским прозвищем «Малыш», носился с ним по дорожке, заросшей шиповником, до самого дальнего конца сада, играл в индейцев, с дикими воплями скальпируя Лейта в углу сеновала, а однажды, с чисто фарисейским рвением, хотел даже распять его на чердачной балке. Уже за одну дружбу с Сыном Анака Фиалочка должна была бы полюбить Лейта, если бы давно не полюбила его за другие достоинства. Что касается меня, то пусть скажет вам Фиалочка, как часто в дни его отсутствия я задавал себе вопрос, когда же вернется Лейт, наш любимый Лейт.
И все же мы по-прежнему ничего не знали об этом человеке. Нам было лишь известно, что он родился в Кентукки. Его прошлое было покрыто тайной, и он никогда не говорил о нем. Он гордился тем, что рассудок его никогда не поддавался влиянию чувств. Мир представлялся ему рядом неразрешенных загадок. Как-то раз, когда он бегал вокруг дома, держа на плечах Сына Анака, я попытался уличить его в искреннем проявлении чувств и поставил ему это на вид. Но он возражал: разве, испытывая физическое удовольствие от близости ребенка, не разгадываешь одну из загадок жизни?
Он и сам был для нас загадкой. Часто в беседах он мешал неизвестный нам воровской жаргон с трудными техническими терминами; он то казался типичным преступником по разговору, выражению лица и манерам, то вдруг перед нами появлялся культурный и благовоспитанный джентльмен, философ или ученый. Иногда в нем пробуждались какие-то порывы искренности, настоящего чувства, но они исчезали раньше, чем я мог их уловить. Иногда мне казалось, что он постоянно носит маску, и только по легким признакам под ней угадывался тот человек, каким Лейт был раньше. Но маска никогда не снималась, и подлинного Лейта мы не знали.
— Как же это случилось, что вы получили два месяца тюрьмы за попытку приобщиться к журналистике? — спросил я. — Оставьте Лориа в покое и расскажите.
— Что ж, если вы настаиваете…
Он сел, положив ногу на ногу, и с усмешкой начал:
— В городе, который я не назову, в чудесном, красивом городе с населением в пятьдесят тысяч, где мужчины становятся рабами ради денег, а женщины — ради нарядов, мне раз пришла в голову одна идея. Я имел еще тогда приличный вид, но карманы мои были пусты. И вот я вспомнил одну свою статью, в которой когда-то пытался примирить Канта со Спенсером. Конечно, вряд ли это было возможно, но… область научной сатиры…
Я с нетерпением махнул рукой, он прервал свои рассуждения.
— Я просто хотел описать мое умственное состояние в то время, чтобы вам стало ясно, чем был вызван мой поступок, — объяснил он. — Итак, в мозгу у меня родилась идея написать статью в газету. Но какую тему может выбрать бродяга? «О непримиримости противоречий между Полицейским и Бродягой», например. Я отправился в редакцию газеты. Лифт вознес меня к небесам, где цербер в лице анемичного юноши-курьера охранял двери редакции. Взглянув на него, я сразу понял: у этого мальчишки-ирландца, во-первых, туберкулез, во-вторых, он обладает огромной силой воли и энергией, в-третьих, жить ему осталось не больше года.
— Бледнолицый юноша, — сказал я, — молю тебя, укажи мне путь в «святая святых», к его редакторскому величеству.
Он удостоил меня только презрительным взглядом и с бесконечной скукой в голосе произнес:
— Если вы насчет газа, обратитесь к швейцару. Эти дела нас не касаются.
— Нет, моя белоснежная лилия, мне нужен редактор.
— Какой редактор? — огрызнулся он, как молодой бультерьер. — Театральный? Спортивный? Светской хроники? Воскресного выпуска? Еженедельника? Ежедневника? Отдела местных новостей? Отдела телеграмм? Какой редактор вам нужен?
Этого я и сам не знал. И потому на всякий случай торжественно объявил:
— Самый главный.
— Ах, Спарго! — фыркнул он.
— Конечно, Спарго, — убежденно ответил я. — А кто же еще?
— Давайте вашу карточку, — сказал он.
— Какую такую карточку?
— Визитную карточку. Постойте, да вы по какому делу?
И анемичный цербер смерил меня таким наглым взглядом, что я, протянув руку, приподнял его со стула и легонько постучал по его впалой груди, чем вызвал слабый астматический кашель. Но он продолжал смотреть на меня не мигая, с задором воробья, зажатого в руке.
— Я посол Времени, — загудел я могильным голосом. — Берегись, не то тебе придется плохо.
— Ах, как страшно! — презрительно усмехнулся он.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: