Борис Балтер - До свидания, мальчики!

Прежде чем ответить, военком посмотрел на нас.

– Важно согласие. Заявления напишут после экзаменов. Оценки играют не последнюю роль. Кандидаты должны иметь только отличные и хорошие оценки.

– На этот счет будьте спокойны, – сказал Алеша.

Мы не смотрели друг на друга. Как все мальчишки, мы были самого высокого мнения о своих способностях и о себе. Мы были самолюбивы и дерзки. И вдруг оказалось – имели на это право. Алеша назвал нас «лучшими из лучших», в нас нуждались партия и государство. Даже мы, привыкшие к похвалам, такого не ожидали. Военком тихо переговаривался с Алешей, и я не слышал слов. Я вообще ничего не слышал. Мне еще никогда не приходилось принимать такое важное решение. Что-то скажет теперь Инкин отец? А что скажут мама, сестры, Сергей? Но больше всего я думал об Инке и ее отце. Конечно, «думал» – не то слово: просто их лица чаще мелькали у меня в голове.

– Ждем, – сказал Алеша. – Решайте.

Мы молчали, готовые согласиться, смутно догадываясь, насколько серьезно то, чего требовали от нас, как изменится все наше будущее после короткого слова «да» и сколько беспокойства войдет в нашу жизнь.

– Предположим, я скажу «да». Приду домой, а мои папа и мама скажут «нет»?.. – Это сказал Сашка. Он начал говорить сидя, но потом, взглянув на военкома, встал и загородил солнце.

– Кригер, тебе же восемнадцать лет. Вспомни, как в твои годы уходили комсомольцы на фронт. Напомни об этом своим родителям, – сказал Алеша.

Напоминать об этом Сашкиным родителям не имело смысла: они никогда не были комсомольцами и ни на какую войну не уходили. Алеша это знал не хуже Сашки. Поэтому Алеша добавил:

– Какой же ты комсомолец, если не сумеешь убедить родителей?

– Я говорю «да», – сказал Сашка. – А моих родителей мы будем убеждать вместе. – Сашка сел, как будто согнулся пополам, и полоса солнца легла на его колени.

По Сашкиному тону я понял: в согласии родителей он по-прежнему сильно сомневался. Я тоже сомневался: не в своей маме, а в Сашкиных родителях. В своей маме я был уверен. Поэтому, когда Алеша посмотрел на меня, я сказал:

– Согласен.

– Понятно. – Алеша нагнулся к военкому, сказал: – Это Белов, Надежды Александровны сын. – Военком закивал головой и посмотрел на меня. – Твое слово, Аникин, – сказал Алеша.

Витька покраснел, и на лбу у него выступили капли пота.

– Я тоже согласен, – сказал Витька.

– Сколько платят лейтенанту? – Это спросил Павел Баулин. У него был сипловатый бас, и говорил он, сильно растягивая слова. Павел сидел, откинувшись на спинку дивана. Тяжелая рука его свободно лежала на валике: в такой же расслабленной позе, раскинув ноги, он обычно отдыхал в своем углу на ринге.

Алеша приподнял плечи и чуть развел над столом руки: жест достаточно откровенный. Но Павел смотрел не на Алешу, а на военкома.

Прежде чем ответить, военком встал.

– В армии денежное довольствие начисляется не по званию, а по должности, – сказал он. – Вас после окончания училищ назначат на должность командиров взводов…

– Это неважно. Какое жалованье у командира взвода? – спросил Баулин.

– Шестьсот двадцать пять рублей, – ответил военком. – А перебивать старших в армии не положено.

– Подходяще! – Павел посмотрел на Алешу. – Запиши: я согласен.

– Повестка дня, как говорится, исчерпана, – сказал Алеша и поднялся. Мы тоже встали. – Заявления принесете в горком сразу после экзаменов. Между прочим, я тоже иду в военное училище…

Как опытный агитатор, Алеша приберег свое сообщение под конец. Он ждал от нас радости, и мы действительно обрадовались. Мы привыкли к Алеше и были уверены, что с ним не пропадем.

Из горкома Витька и Сашка ушли на пляж, где их ждали Катя и Женя. А мне надо было зайти за Инкой в школу: у нее был письменный экзамен.

В школе ее, конечно, не оказалось. На спортивной площадке в углу широкого двора мальчишки играли в волейбол. Я подошел к девочке из Инкиного класса.

– Ты не видела Инку? – Девочка стояла на краю площадки и смотрела игру.

– Видела, – сказала она и даже не повернула ко мне головы.

– Когда?

– Ну, полчаса, час – не помню…

– Куда она делась?

– Пошла в горком комсомола.

С Инкой всегда так: договоришься встретиться в одном месте, а ее понесет в другое. Я обозлился:

– Почему ты сразу не сказала?

– А почему ты сразу не спросил?

Мальчики слева играли лучше. Погашенный мяч ударился о землю на правой стороне площадки. Девочка резко повернулась ко мне.

– Что ты пристал? – спросила она. – У меня только и забот что караулить Инку!

Ну что было спрашивать с этой отягощенной заботами девчонки?

– Не волнуйся, они все равно проиграют, – сказал я и пошел к воротам. Мне так нужна была Инка. Мне так необходимо было рассказать ей, зачем меня вызывали в горком. Но снова идти в горком не имело смысла: ее наверняка там давно не было.

Я постоял на улице. Бархатно-черные тени акаций резко отделялись от выбеленной солнцем мостовой. На другой стороне тянулась низкая ограда порта. За пологой кромкой берега неподвижно переливалось море. И на желтом песке чернели просмоленные борта парусно-моторных баркасов.

Все еще не зная, куда идти, я пошел по улице. Инка догнала меня на углу и, часто дыша, забросала словами:

– Я уже все знаю… Я так бежала, так бежала! Я обегала весь город. – В этом она могла меня не уверять: представить ее спокойно идущей по улице, когда она меня ищет, было просто невозможно. – Наши на пляже. Женя устроила Витьке скандал: она боится, что его пошлют в город, где нет консерватории.

Инка торопилась выговориться, пока я ее не остановил.

– Ты только подумай, – говорила она, – папа и ты – вы оба военные. Папа, наверное, получит капитана. Его аттестовали на майора, но он говорит, что получит капитана…

Был единственный способ остановить поток Инкиных слов:

– Ты откуда сейчас появилась?

– Из школы.

– А как ты попала в школу? Через забор?

– Не могла же я обегать целый квартал. Ты подумай, я заглянула через забор – увидела Райку. Она злющая оттого, что проигрывает Юрка. Райка сказала, что ты только что вышел на улицу.

Из ворот вышли учителя, и, чтобы не встречаться с ними, мы повернули за угол. Я шел немного впереди, Инка даже не пыталась меня догнать: она прекрасно видела, что я злюсь.

– Почему не ждала меня в школе?

– Я ждала, знаешь, как долго ждала. Я так долго ждала, что просто не могла больше ждать.

Когда я говорил, мне, чтобы видеть Инку, приходилось поворачивать голову. Каждый раз, когда я это делал, я встречал ее взгляд.

Я никогда не видел расплавленного золота, но был уверен, что оно такого же цвета, как Инкины глаза. Такие глаза, как у Инки, я видел еще у рыжих собак. Инка тоже была рыжая – вся рыжая, от пышных волос и крупных веснушек вокруг носа до золотистого пушка на ногах.