Итало Кальвино - Наши предки

– Лучше сядь и оттолкнись ногами. Тогда ты еще выше поднимешься, – невинным голоском предложила Виола.

Козимо в ответ состроил гримасу.

– Ну не будь же таким упрямым. Спустись вниз и подтолкни меня, – ласково улыбаясь, попросила она.

– Нет. Мы же договорились, что я не должен ступать на землю. – Козимо снова ничего не мог понять.

– Ну будь так добр, подтолкни.

– Нет.

– Ха-ха. Ты чуть не попался. Если бы ты коснулся земли, то сразу все потерял бы!

Виола сошла на землю и стала легонько подталкивать качели Козимо.

Раз! Внезапно она схватилась за сиденье, на котором стоял Козимо, и опрокинула его. Счастье еще, что Козимо крепко держался за веревки! Иначе бы он камнем рухнул на землю.

– Изменница! – крикнул он и стал взбираться наверх, цепляясь за обе веревки, но подняться было куда труднее, чем спуститься, тем более что белокурая девочка, призвав на помощь все свое коварство, дергала снизу веревки и раскачивала их во все стороны. Наконец Козимо дополз до крепкого сука и сел на него верхом. Кружевным галстуком он вытер пот с лица.

– Ха-ха-ха! Ничего у тебя не вышло.

– Еще чуть-чуть – и вышло бы.

– Я думал, ты мне друг!

– Ах, ты думал! – Она вновь стала обмахиваться веером.

– Виоланта! – донесся до них пронзительный женский голос. – С кем это ты разговариваешь?

На белой лестнице, ведущей к вилле, показалась высокая худая синьора в широченной юбке. Она поднесла к глазам лорнет. Козимо, немного оробев, укрылся в листве.

– С одним мальчиком, ma tante, [8]– ответила белокурая барышня. – Он родился на вершине дерева и теперь заколдован, так что не может спуститься вниз.

Козимо, весь красный от смущения, спрашивал себя, зачем девочка сказала это: чтобы высмеять его перед теткой, или высмеять тетку в его глазах, или просто чтобы продолжить игру; но нет, скорее всего, девочке одинаково неинтересны и он, и игра, и тетушка, которая, подойдя к дереву, пристально разглядывала моего брата, словно диковинного попугая.

– Uh, mais c’est un des Piovasques, ce jeune home, je crois. Viens, Violante! [9]

Козимо сгорал от унижения. Узнав его, синьора не выказала ни малейшего удивления и даже не поинтересовалась, как он очутился у них в саду. Твердо, но не строго позвала она Виолу, и та покорно, ни разу не обернувшись, пошла за ней. Всем своим видом они словно показывали, что он для них ничего не значит, вернее, как бы и не существует вовсе.

Чудесный, необыкновенный день подернулся пеленой стыда и досады.

Но вот девочка сделала тетке знак, та нагнулась, и Виола что-то зашептала ей на ухо. Тетушка снова навела свой лорнет на Козимо.

– Ну, молодой человек, не соблаговолите ли вы выпить с нами чашечку шоколада? Тогда и мы сможем познакомиться с вами, – она искоса взглянула на Виолу, – коль скоро вы стали другом нашей семьи.

Козимо смотрел на тетю и племянницу, широко раскрыв глаза. Сердце у него учащенно билось. Его пригласили в гости д’Ондарива, самая чванливая семья в округе Омброзы, и недавнее унижение оборачивалось торжеством: он расквитался с отцом, на которого его вечные недруги всегда глядели сверху вниз, а теперь они признали его, и посредницей служила Виола. Отныне он будет играть с ней в этом саду, столь не похожем на все другие! Но одновременно Козимо испытывал и совершенно противоположное, хоть и смутное, чувство, в котором сливались робость, гордость, сознание своего одиночества и своего долга. В полном смятении Козимо ухватился за ветку над головой, взобрался наверх, в самую гущу листвы, перелез на другое дерево и мгновенно исчез.

Казалось, этот день никогда не кончится. То и дело в саду слышался шум, треск сучьев. Мы выбегали в надежде, что это он, что Козимо надумал спуститься вниз. Но где там: я увидел, как закачалась верхушка магнолии с белым цветком, затем появился Козимо и ловко перелез через ограду. Я взобрался на тутовое дерево и пополз ему навстречу. Увидев меня, он нахмурился: обида еще не прошла. Он уселся на ветке чуть повыше меня и стал шпагой делать зарубки, всем своим видом показывая, что не желает со мной говорить.

– А на тутовник совсем не трудно взбираться, – сказал я, чтобы втянуть его в разговор. – Мы на него раньше не лазили.

Брат продолжал ковырять острием кору, потом ядовито спросил:

– Ну что, понравился тебе суп из улиток?

Я протянул ему корзину:

– Мино, я тебе принес две сухие винные ягоды и кусок торта.

– Тебя они послали? – все еще отчужденно сказал он, но при виде корзины у него слюнки потекли.

– Нет. Знаешь, мне пришлось тайком удрать от аббата! – торопливо проговорил я. – Они велели мне до позднего вечера учить уроки, чтобы я с тобой не увиделся. Да только старик заснул. Мама боится, что ты упадешь и ушибешься, она хотела послать слуг на розыски, но отец, когда увидел, что тебя нет больше на падубе, решил, что ты спустился. Он сказал, что ты наверняка спрятался где-нибудь в темном уголке и горько раскаиваешься в своем проступке и, значит, бояться за тебя нечего.

– Я и не думал слезать! – сказал брат.

– Ты был в саду у д’Ондарива?

– Да, но я перелезал с дерева на дерево, а земли не касался.

– Почему? – спросил я.

Брат впервые объявил об этом своем правиле, но сказал о нем так, словно мы обо всем договорились заранее и теперь он старается заверить меня, что не нарушил его. Я не посмел приставать к нему с расспросами.

– Знаешь, – сказал он вместо ответа, – сад этих д’Ондарива и за день не исследуешь! Посмотрел бы ты, какие там деревья! Из Америки! – Тут брат вспомнил, что он в ссоре со мной и потому не должен мне рассказывать про свои удивительные открытия. Он умолк, потом сердито добавил: – Но тебя я туда не возьму. Можешь теперь гулять с Баттистой или с кавалер-адвокатом.

– Мино, ну возьми меня, возьми! – воскликнул я. – Ты не сердись. Эти противные улитки мне в рот не лезли, но отец с матерью так кричали, что я не выдержал.

Козимо с жадностю уплетал торт.

– Я испытаю тебя, – сказал он. – Тебе придется доказать, что ты со мной, а не с ними.

– Только прикажи. Я все сделаю.

– Достань мне длинные и крепкие веревки, а то в некоторых местах, не обвязавшись, не проберешься. И еще блок, крюки и гвозди, только большие...

– Ты что, лебедку хочешь сделать?

– Мне надо будет поднять наверх всякую всячину: доски, планки, там видно будет.

– А-а, ты надумал построить на дереве хижину. Но где?

– Может, потом и построю. Место мы найдем. А пока я буду тебя ждать вон на том дубу. Я спущу на веревке корзину, а ты положишь в нее все, что мне нужно.

– Зачем? Ты так говоришь, как будто решил прятаться очень долго. Думаешь, тебя не простят? Он вспыхнул и сердито посмотрел на меня:

– Очень мне нужно, чтобы меня прощали! И вовсе я не прячусь! Я никого не боюсь. А ты что, боишься мне помочь?