Итало Кальвино - Наши предки

– Мои дорогие друзья, прошу вас, вложите шпаги в ножны. Разве можно так пугать даму? Я люблю эту беседку, потому что это самое тихое и уединенное место в парке, и вот, не успела я заснуть, как меня разбудил лязг оружия!

– Но, миледи, – произнес англичанин, – разве вы не пригласили меня сюда?

– Но ведь вы, синьора, ждали здесь меня! – воскликнул неаполитанец.

Из уст донны Виолы вырвался смешок, легкий, как шелест крыльев.

– Ах да, да, я приглашала вас... или нет, вас... О, моя вечная забывчивость... Но чего же вы ждете? Входите, усаживайтесь поудобнее, прошу вас.

– Миледи, я думал, что приглашен один. Я ошибся. С вашего позволения я удаляюсь. Мое почтение!

– Я хотел сказать то же самое и откланяться.

Маркиза негромко смеялась.

– О, мои добрые друзья... Мои милые, добрые друзья. Я такая рассеянная! Я думала, что назначила сэру Осберту свидание на один час... и дону Сальваторе – на другой. Ах нет, все не так: я назначила сэру Осберту свидание в одном месте, а дону Сальваторе в другом... Словом, раз уж вы пришли оба, то почему бы нам не присесть и мирно не побеседовать?

Оба лейтенанта обменялись недоуменными взглядами, а затем посмотрели на донну Виолу.

– Как прикажете это понять, маркиза? Вы принимали наши ухаживания только из желания подшутить над нами?

– Почему же, мои милые друзья? Наоборот, совсем наоборот... Ваша преданность не могла оставить меня равнодушной... Вы оба так дороги мне. Это и заставляет меня мучиться... Предпочтя элегантность сэра Осберта, я потеряла бы вас, дон Сальваторе, самого пылкого моего поклонника. А предпочтя страстность лейтенанта Сан-Катальдо, я принуждена была бы отказаться от вас, сэр! О, почему... почему?..

– Что почему? – в один голос спросили оба офицера. И донна Виола, опустив голову:

– Почему я не могу принадлежать обоим сразу?..

На верхушке конского каштана хрустнули ветки: Козимо не в силах был усидеть на месте.

Но лейтенанты были слишком взволнованы, чтобы его услышать. Они оба отступили на шаг.

– Это невозможно, синьора!

Маркиза подняла свое прекрасное лицо и одарила претендентов самой лучезарной из своих улыбок:

– Однако я буду принадлежать тому из вас, кто в доказательство своей любви, желая во всем угодить мне, первым объявит, что он готов делить меня с соперником.

– Синьора...

– Миледи...

Оба лейтенанта, отвесив Виоле сухой прощальный поклон, повернулись друг к другу и пожали друг другу руки.

– I was sure you were a gentleman [63], синьор Катальдо, – сказал англичанин.

– Я тоже не сомневался в вашем благородстве, сэр Осберт! – воскликнул неаполитанец.

Они повернулись к маркизе спиной и направились к лошадям.

– Друзья мои... Вы обиделись... Какие вы оба глупые... – говорила Виола, но оба офицера уже поставили ногу в стремя.

Этой минуты Козимо дожидался давно, предвкушая, как он насладится своей хитроумной местью: обоих соперников ждал крайне неприятный сюрприз. Но сейчас, увидев, как благородно повели себя оба, распрощавшись с коварной маркизой, Козимо сразу утерял к ним всю вражду. Но было слишком поздно! Теперь уже невозможно изъять ужасное оружие мести. В тот же миг Козимо великодушно решил их предупредить.

– Стойте! – крикнул он с дерева. – Не садитесь в седло!

Оба офицера тут же подняли головы.

– What are you doing up there? Что вы делаете там, наверху? Как вы смеете? Come down! [64]

Позади послышался легкий шелестящий смех Виолы.

Оба соперника пребывали в полнейшей растерянности. Значит, был еще третий, и он присутствовал при их объяснении. Положение осложнялось.

– In any way [65], – воскликнули они, – мы остаемся заодно!

– Клянемся честью!

– Ни один из нас не позволит делите любовь миледи с кем бы то ни было!

– Никогда в жизни!

– Но если вы все же согласитесь...

– И в этом случае только заодно. Мы согласимся лишь вместе.

– Хорошо! А теперь прочь отсюда!

При этих словах Козимо стал кусать палец, в бешенстве оттого, что готов был помешать свершению мести. «Так пусть же она свершится!» И он снова скрылся в листве. «Сейчас они закричат», – подумал Козимо и зажал уши. И тут из двух глоток одновременно вырвался отчаянный вопль. Оба лейтенанта сели на ежей, спрятанных под попонами.

– Измена! – Оба скатились на землю, оглашая воздух криками, отчаянно извиваясь, готовые, казалось, броситься на маркизу.

Но донна Виола, разгневанная больше их, крикнула ввысь:

– Подлая, злая обезьяна! – И, подскочив к каштану, полезла по стволу, столь быстро исчезнув из поля зрения офицеров, что они решили, будто она сквозь землю провалилась.

Наверху, в ветвях, Виола встретилась лицом к лицу с Козимо. Они смотрели друг на друга горящими глазами и в своем священном гневе были чисты, как неумолимые архангелы. Казалось, они вот-вот разорвут друг друга, как вдруг Виола воскликнула:

– О мой дорогой! Ты такой, каким я хочу тебя видеть, – ревнивый, беспощадный.

Она обвила его шею руками, и Козимо позабыл обо всем на свете. Но вот она выскользнула из его объятий, слегка откинула голову и задумчиво проговорила:

– Но ты видел, как они меня любят? Они уже готовы делить меня между собой.

Казалось, еще миг, и Козимо бросится на Виолу, но вместо этого он залез по веткам еще выше, стал кусать листья, биться головой о ствол.

– Они оба черви-и-и!..

Виола отпрянула от него, лицо у нее стало каменным.

– Тебе многому надо у них поучиться.

Она повернулась и поспешно спустилась с дерева.

Двум соперникам не оставалось ничего другого, как, забыв о недавней схватке, терпеливо вытаскивать друг у друга острые иглы. Донна Виола прервала их занятие:

– Садитесь в мою карету, живо!

Они скрылись за беседкой. Карета тронулась и вскоре исчезла вдали. Козимо на конском каштане закрыл лицо руками.

Для Козимо и для двух недавних соперников началось время жестоких мучений. Впрочем, вряд ли и Виоле было особенно весело. Я думаю, что маркиза мучила других лишь для того, чтобы помучить себя. Двое неразлучных офицеров неотступно следовали за ней, появлялись вдвоем то у нее под окнами, то, по ее приглашению, в гостиной, то коротали время в остерии в бесконечном томительном ожидании. Виола обольщала сразу обоих, требуя от них новых и новых доказательств любви, и соперники неизменно изъявляли готовность выполнить все ее требования и даже согласны были уже делить ее не только между собой, но и с другими; скатываясь все ниже по наклонной плоскости уступок, они уже не могли остановиться: движимые желанием растрогать ее повиновением и заставить наконец сдержать свои обещания, в то же время связанные с соперником словом чести, снедаемые ревностью и ослепленные надеждой одолеть врага, они были уже неспособны противостоять тайному зову трясины, в которую погружались все глубже.