Леонид Леонов - Вор

Арташез, тот самый, бывший секретарь полковой ячейки, непревзойденный усач когда-то и приятель, сидел ва большим столом с письменным прибором, громоздкость которого соответствовала его высокому служебному положению; четыре телефона на соседнем столике дожидались его приказаний.

Все здесь было до благообразия чисто, и, как снова убедился Митька, нигде никакой бумажки не валялось на полу. В глазах Арташеза вспыхнуло раздражение на самовольное вторжение, тотчас, однако, подавленное — едва опознал Векшина. Действительно, такая чрезвычайность таилась в визите необыкновенного по внешности посетителя, что собеседник Арташеза, видимо только что подвергшийся допросу сотрудник, сразу поднялся уходить. Некоторое время директор вопросительно молчал, щурко поглядывая на вошедшего, то на лицо, то на продранный рукав шубы.

— Здорово, святая душа… — сипло сказал Митька, снимая шапку, без стеснительных в их нынешнем положении объятий, тем более что по ряду соображений гость и не рассчитывал на особо радушный прием; он долго усаживался в мягчайшее, как западня, кожаное кресло. — Гляди, наглядывайся досыта: живой еще, как сам можешь удостовериться… вот навестить старого черта притащился!

Тот не отвечал пока, только хмуро удивлялся, точно видел мертвого. В нынешних условиях появление Митьки представлялось Арташезу событием особой важности: слишком много пережили вместе, слишком часто одна и та же шрапнель накрывала обоих смертоубийственной пятерней. Но сперва постороннее присутствие помешало ему выразить радость свиданья, а минутой позже наступило обидное и подозрительное замешательство. Завязался поединок взаимного вопросительного молчанья, очень похожий на то, как боролись в полку когда-то — ладонь в ладонь, локтями упершись в край стола; Арташез сдался раньше. Он мелко зачастил какими-то крайне несущественными для такой минуты словами, а Митька тем временем упорно рассматривал его отбелившиеся, ужасно торопливые руки, нарядный галстук, коротко подстриженные усы и нечто до раздражения новое для него — на подбородке.

— Какие же всемирные усищи были у тебя, Арташез, зря ты их обкорнал, да еще какой-то заграничный кустик под губою пристроил! — вразрез остановил его взволнованную скороговорку Митька.

Тот снова умолк, стараясь проникнуть в причину неожиданного Митькина маневра, потому что за каждым произнесенным им словом прятался намек на происшедшие перемены.

— Э, не в кустике, а в душе все дело и в чистой совести, Митрий… да и не важно это. Где ж ты теперь устроился, однако? Ведь столько лет…

— Да в кооперации по-прежнему работаю… — со злым и жарким вдохновеньем придумал Митька; он то и дело откашливался, чтоб вернуть голосу пропадавшую звучность. — Главным образом в разъездах да на побегушках пока… оно и хлопотливо, но не теряю надежды, бодрости. Вот и голос в поезде вчера потерял: вагон дырявый попался. Я на свою жизнь не ропщу, больно уж дело-то наше интересное, сознание в людях пробуждать: с головой захватывает! — По ходу рассказа он выдумывал цифры преуспеяний, главным образом в процентных, отлично затемняющих ясность, отношениях, и приводил застрявшие в памяти общие цитаты из газет, — Погоди, еще догоню тебя…

— Рад, очень рад, что наладилось у тебя, — не дослушав, говорил Арташез, а сам искал глазами чего-то на столе. — Я всегда был в тебе уверен!

— Мерси, братец, мерси, — в том же тоне благодарил Векшин. — Кстати, кто это здесь торчал у тебя?

— А!.. это консультант мой. Строительство обширное затеваем, а я в этом деле мало смекаю пока…

— Фанерное небось? — подмигнул Митька, задоря бывшего приятеля. — Ладно, не серчай, свои люди… Нет, я не про этого, а вот что перед ним-то вышли, в черных куртках.

— Ах, ты вон про что! — Директор поднял на гостя внимательные глаза, удивленный тоном этой откровенной любознательности. — Как же, братец, двадцать тысяч ухнули у нас в эту ночку, не слыхал?

— Ай-ай!.. только откуда же двадцать-то, — не на шутку испугался Митька, — когда их всего шесть было… говорят.

— Ах, разве шесть… я все путаю, — без всякого удивления поправился Арташез. — Я и забыл, что в тот день у нас большие платежи были… Словом, вот они и приходили, двое, из розыска… Тебе надо лечиться, Митрий, а то вовсе голос потеряешь. Ты Бахтина из нашей санчасти знавал? Тоже не спохватился вовремя, так и хрипит до сей поры. — Для такого дня он уделял несколько чрезмерное внимание здоровью бывшего приятеля.

— Ведь сам, поди, на бегах проиграл… а? — шутил Митька, упорствуя в своем намерении разозлить Арташеза. — Я не донесу, признавайся!

— Ты про что это? — нахмурился тот и снова подавил вспышку.

— Да вот про денежки-то. Одни лошадками увлекаются, у других любовь либо картишки на уме. Ну-ну, я пошутил, я уже прочел в газетке про твою беду! — Для того чтобы сообщение о ночном происшествии успело попасть в утренний номер, требовалось, чтобы оно обнаружилось тотчас по совершении налета, вследствие чего Митьке и хотелось выяснить, не донос ли, чудом запоздавший, был причиной столь скорого раскрытия.

— Большие деньжищи… — тоном сочувствия продолжал он, — и что всего обидней — ведь на кутеж либо на тряпки блудильным девочкам уйдут. У нас на Ветлуге тоже из кассы двенадцать тыщонок хапнули… так эти же двое, помнится, наезжали. Деловые ребята, особенно постарше который: отыщут! Ты расспроси у них про наш случай, в кооперативе, мол, Красный Сеятель. — Митька сделал неожиданную попытку подняться, но волшебное, под ним, кресло легко, без насилия, не пустило его. — Пухом, что ли, набито?.. ишь как засасывает, мягкое! А мы, братец, у себя в провинции все на табуреточках пока…

— Да, ловкая и, видно, быстрая работа… главное, никакой улики! — вяло тянул директор, занятый своими, но по тому же поводу, мыслями. — Только вот смотри, какое примечательное обстоятельство! Близ самого своего стола я вот эту вещицу поднял… — И, развернув бумажку, валявшуюся на столе, показал грошовое серебряное, с голубым глазком колечко. — Представь себе, на самом виду лежало… Всего забавней, что где-то я уже видел его. Постой, да не на фронте ли под Казанью?

— Стареешь, Арташез, память плохая, у меня же и видел!.. дай сюда! — в каком-то бредовом вдохновении и бесконечно дерзко сказал Митька, взял вещь из его пальцев и, ревниво потерев о рукав, так же неспешно спрятал в карман. — Вот так оно лучше будет, а бумажку себе оставь… Главное — не только у меня видел, а и сам в руках держал, когда я тебе про Машу Доломанову рассказывал. Ай все забыл?.. нет, стареешь, брат Арташез.

— А ты уверен, что оно твое, Митрий? — делал вид, будто сопротивляется, директор, но тут некстати позвонил телефон. — Какой, к черту, родильный дом? Вы в морг попали! — и по тому, как он с сердцем кинул трубку на рычаг, можно было судить о его скрытом волнении. — Ведь колечко-то на полу, рядом со взломанным шкафом нашли. Видимо, кто работал, тот и выронил…