Даниэль Дефо - Счастливая куртизанка

Тем не менее девица моя оказалась именно такой дурочкой, и, несмотря на все увещевания, продолжала стоять на своем; ее собственная сестра умоляла и просила ее бросить эти глупости, ибо она погубит заодно и ее, так что добрая леди (она имела в виду Эми) бросит их обеих.

Но она, как я сказала, продолжала упорствовать, и чем дальше, тем хуже; она уже более не называла Эми «ваша милость», утверждая, что ее матушкой является леди Роксана и что она наводила кое-какие справки и не сомневается вывести ее (то есть меня) на чистую воду.

Когда дело дошло до этого и мы поняли, что нам никак не сладить с девкой, что она во что бы то ни стало, вопреки собственной выгоде, решилась меня разыскать, — когда я увидела, говорю, что дело зашло так далеко, я серьезнее принялась за приготовления к заморскому путешествию, а главное, у меня были причины опасаться, что девица моя в самом деле набрела на мой след. Однако тут случилось происшествие, изменившее все мои планы и повергнувшее меня в такое смятение, какого я в жизни еще не испытывала.

Мы с супругом совсем было уже приготовились к отплытию. Я хотела уехать как можно незаметнее, так, чтобы даже случайно не попасться на глаза моим прежним знакомцам. Своему супругу я сказала, что у меня не лежит сердце к пассажирским пакетботам, приведя в качестве доводов неблагоустройство этих судов и разношерстное общество, какое там обычно встречается. Он внял моему желанию, тотчас разыскал английское торговое судно, направлявшееся в Роттердам, познакомился с капитаном и нанял весь корабль (вернее, все помещение, отведенное для пассажиров, ибо я не имею в виду трюм), так что к нашим услугам были все удобства, какие только возможны на море. Уладив эти дела, он пригласил капитана; к себе отобедать, дабы познакомить меня с ним заранее. После обеда мы разговорились о корабле и об удобствах во время плавания, на какие я могу рассчитывать, и капитан любезно предложил мне осмотреть корабль, уверяя, что мы будем желанными гостями. Во время нашей беседы я как бы между прочим выразила надежду, что на судне не будет других пассажиров, кроме нас. Нет, отвечал капитан, пассажиров он брать не намерен. Только вот жена его, прибавил он, давно уже просится, чтобы он взял ее с собой в Голландию; до сих пор он не отважился доверить морю все свои сокровища разом; нынче же — поскольку я еду с ним — он решил сделать исключение, взять жену и родственницу жены, затем чтобы они за мной ухаживали; в свою очередь он пригласил нас отобедать у него на корабле, сказав, что для этого случая приведет туда и жену, дабы принять нас достойным образом.

Кто бы мог подумать, что в эту минуту сам сатана расставил свои силки и что здесь, в этом укромном уголке, на борту судна, стоящего у речного причала, меня подстерегает гибель? И, однако, произошло нечто такое, чего нельзя было ни вообразить, ни предвидеть, В тот день, когда у нас был капитан и мы получили его любезное приглашение осмотреть, корабль, Эми не случилось дома, и поэтому мы не решились взять ее с собой: зато вместо Эми нас сопровождала моя честная, добродушная квакерша, эта бесценная и превосходная женщина, среди тысяч прекрасных качеств которой (а дурных у нее не было ни одного) было отличное умение держаться в обществе; впрочем, я бы, по всей вероятности, прихватила с собою и Эми, если бы она не была на ту пору занята делами моей злополучной девицы: та внезапно исчезла, словно в воду канула, и, долгое время о ней не было ни слуху, ни духу. Эми обегала все места, где, по ее мнению, та могла укрываться; но единственное, что ей удалось узнать, — это что. она поехала к какой-то старой подруге, своей названной сестре, которая была замужем за неким капитаном, проживающем в Редриффе [127]; однако негодница Эми мне и этого не сочла нужным сказать. Дело в том, что она в свое время велела моей девице заняться своим образованием, дабы обрести манеры, соответствующие ее новому положению в обществе, и для этого поступить в какой-нибудь пансион; кто-то порекомендовал некий пансион в Кемберуэлле [128]; там она свела знакомство с одной из барышень (как именовались все воспитанницы пансиона); с этой своей подружкой она делила постель, и они, как то заведено, назвались сестрами и поклялись в вечной дружбе.

Посудите, однако, каково было мое удивление, когда, взойдя на корабль и вступив в капитанские покои, именуемые у моряков кают-компанией, я увидела рядом с дамой, являвшейся, по всей видимости, женой капитана, некую молодую особу, в которой, подойдя ближе, я узнала свою судомойку, оказавшуюся, как будет явствовать из дальнейшего, не больше, не меньше, как моей собственной дочерью! Не узнать ее я не могла; ведь она прослужила у меня в доме не год, и не два, и пусть у нее не было случая часто видеть меня, я-то ее видела не однажды.

Вот когда мне понадобилось все мое мужество и присутствие духа! Все зависело от этой минуты: я рисковала обнаружить единственную важную тайну в моей жизни: узнай меня моя девица, я бы погибла; а если бы я выказала малейшее удивление либо тревогу, она тотчас бы меня опознала или, во всяком случае, догадалась бы, кто я, а затем и сама бы открылась.

Первой моей мыслью было изобразить обморок — плюхнуться наземь (вернее на пол) и тем вызвать всеобщий переполох; мне бы подали нюхательную соль, и я таким образом могла бы заслонить рот рукой или платком — а может, и тем и другим, — так что половина моего лица была бы скрыта; придя немного в себя, я сослалась бы на запах смолы, либо на духоту в каюте; но в последнем случае мне предложили бы выйти на палубу подышать, а там, к сожалению, было больше не только воздуха, но и света; а пожалуйся я на запах смолы, капитан пригласил бы нас всех к себе в дом, благо, идти было недалеко, поскольку судно стояло почти у самого берега, и, чтобы на него попасть, нам пришлось всего лишь взойти по мосткам на корабль, пришвартованный к причалу, а оттуда — на наш. Итак, рассудив, что подобный маневр не принесет пользы, я от него отказалась. Тем более, что время уже было упущено, и пока я пребывала в нерешительности, обе дамы поднялись и двинулись мне навстречу; делать нечего — я подошла к дочери и поцеловала ее. Разумеется, я предпочла бы избежать этого поцелуя, однако это было совершенно невозможно.

Должна признаться, что, несмотря на охвативший мою душу тайный ужас, вследствие которого я еле удержалась на ногах, очутившись подле дочери и целуя ее, я вместе с тем испытывала также и неизъяснимую радость: ведь это плоть от моей плоти, мое родное дитя! Последний раз я ее поцеловала в тот роковой день, когда, разбитая горем и проливая потоки слез, я простилась со своими детьми, которых Эми вместе с той доброй старушкой увезла в Спитлфилдс. Мне стоило невероятных усилий подавить бурю чувств, охвативших меня при одном ее виде; что же со мною сделалось, когда уста мои прикоснулись к ее щеке, и сказать невозможно. Перо не в силах описать, а слова выразить, потрясающего действия, какое на меня оказало это прикосновение. Что-то молнией пронеслось по моим жилам, сердце мое затрепетало, голова была в огне, в глазах потемнело, а внутри будто все оборвалось. Руки мои, казалось, вот-вот, помимо моей воли, обовьют ее шею, и я начну целовать ее без конца.