Пэлем Вудхауз - Дядя Динамит

— Худо, — отвечала она с той искренностью, которую в Боттлтон-Ист впитывают из воздуха. — Сил никаких нет, какой упрямый.

— Не хочет уйти со службы?

— Ага.

Мартышка тоже опечалился. Он не видел в Поттере той бесовской прелести, которая привлекает женщин, — но при чем тут он? Если ты влюблена, ты плачешь и томишься, словно твой возлюбленный — Кларк Гейбл или Грегори Пек.

— Сейчас говорили-говорили, и все зря.

— Какой ужас!

— Сестра совсем подмяла. Прямо не знаю, что и делать.

Жемчужная слеза появилась в уголке ее глаза, и она шмыгнула носом. Мартышка погладил ее по голове. Хоть это вправе сделать благородный человек!

— Все будет хорошо, — сказал он. — Подождите, он уступит. Как-никак любовь…

— Если бы в нос заехать… — мечтательно сказала Элзи.

— Заехать в нос?

— Ага.

Мысль эта Мартышке понравилась, но скорее абстрактно.

— Стал бы поумней, — продолжала Элзи. — Он у меня нервный.

— Нервный? — удивился Мартышка, не заметивший этой черты.

— Ага. Он из-за этого переехал. В городе как? Схватишь кого, а он в ухо. Дали бы тут, он бы сразу ушел. Предупредил бы за месяц, — уточнила Элзи.

Мартышка понял ее. Как не понять, когда мысль так прекрасно выражена.

— Это верно, — сказал он.

— А вы не дадите ему в нос? — несмело спросила Элзи.

— Не дам.

— Может, по шлему стукнете? Когда не смотрит.

Сердечно жалея наивное создание, Мартышка все же не стал скрывать горькую правду:

— Они смотрят всегда. Нет, Элзи, на меня не рассчитывайте. Тут подошел бы ваш брат. Как жаль, что он занят до сентября! За что его покарали?

— Сопротивление при исполнении. Дал полисмену по голове.

— Вот видите! Значит, все в порядке. Подождите до осени. А почему вы здесь?

— Виски взять хотела.

Гостеприимный Мартышка спохватился.

— Простите! — сказал он. — Сейчас налью.

— Для Гарольда, — пояснила Элзи. — Он в саду. Бросил мне камешек в окно и говорит, принеси выпить. В саду! — горестно вскрикнула она. — Приличные люди спят. Ну, никаких сил!

Она шмыгнула носом, и Мартышка поспешил ее утешить.

— Все будет хорошо, — заверил он. — Сигарету?

— Ага.

— Тут — турецкие, тут — виргинские.

Он дал ей прикурить от своей, и, когда лица их соприкоснулись, в комнату вошел Билл.

2 Мы не знаем, можно ли назвать великими умами Билла Окшота и Мартышку, но в эту ночь они проявили свойство, присущее таким умам, а именно — думали в унисон. И тот, и другой, вспомнив о графине, пошли выпить.

Со встречи с лордом Икенхемом Билл испытывал то, что испытал бы, если бы фалды его фрака привязали к экспрессу Лондон — Эдинбург. Как многие, кого судьба свела с мятежным графом, когда тот без поводка, молодой путешественник страшился будущего, а потому не мог заснуть. Бессонница располагает к жажде, жажда — к мысли о графинах.

И у Билла, и у Мартышки мысль не расходилась с делом, разница была в мелочах. Мартышка не знал, скрипят ли ступеньки, и шел осторожно, как Агаг, знакомый с местностью, а Билл несся, словно бизон к водопою. Тем больше поразила его трогательная сцена. Элзи Бин проговорила «Ой!». Билл ничего не мог сказать. Он стоял и смотрел, потрясенный до глубины души.

Мартышка нарушит молчание первым.

— Привет, — заметил он.

— А, это вы, сэр! — прибавила Элзи.

— Здравствуйте, — сказал новоприбывший.

Говорил он отрешенно, ибо старался понять, хуже ли, если Мартышка невменяем. Несомненно, Элзи ошиблась, сообщив, что он уехал в Лондон, — он просто покатался, что вполне резонно в теплый летний день. Но хорошо это или плохо? Недавно сгоряча Билл подумал, что нормальный распутник лучше больного, а теперь — сомневался. Может быть, вменяемый растлитель особенно страшен?

Одно он знал точно: как только Элзи уйдет, он поговорит с ним, как с младшим братом — скажем, как Брабазон-Планк-major с Брабазоном-Планком-minor.

Возможность эта представилась раньше, чем подумали бы люди, хорошо знавшие невесту Поттера. Она была общительна и болтлива, но, нарушая строгий этикет, приличий придерживалась; и чутье подсказало ей, что, оказавшись в бигуди и в халате вместе с молодым хозяином и молодым же гостем, надо уйти как можно скорей. Этим начинаются все книги о достойном поведении.

Поэтому, учтиво промолвив: «Ну, спокойной ночи!», она ушла; а Мартышка ощутил какое-то неудобство, словно подуло из окна, посмотрел и понял, что его испепеляет пламенный взгляд.

Разные люди испепеляют по-разному. Билл, уверенный в том, что пора указать Мартышке, чем поведение его отличается от идеала, стал густо-вишневым, а глаза у него вылезли, как у крупной улитки. Кроме того, он трижды откашлялся.

— Мартышка, — сказал он.

— Да?

Он откашлялся еще раз.

— Мартышка.

— Прошу!

Билл обошел комнату. Трудно придумать хорошее начало, а когда говоришь с распутником как старший брат, такое начало — исключительно важно. Он в пятый раз прочистил горло:

— Мартышка.

— Здесь!

Откашлявшись снова и тщательно ответив на вопрос, не проглотил ли он комара, Билл опять пошел по кругу. Наткнувшись на небольшое кресло, он остановился от боли.

— Мартышка, — сказал он твердо, — мы об этом еще не говорили, как-то не приходилось, но я недавно узнал, что ты обручен с Гермионой.

— Это верно.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— Желаю счастья.

— Мерси.

— Тебе… х-ха… и ей. Главное, ей.

— Ну, естественно!

— Ты сможешь его обеспечить?

— Надеюсь.

— Интересно, как, если ты все время распутничаешь со служанками?

— А?

— Ты слышал.

— Распутничаю?

— Да.

Мало кто вынесет спокойно такие слова. Мартышка налил себе виски и, взмахнув стаканом, как король Артур — Эскалибуром, начал речь в свою защиту.

Нет, сказал он, не распутничает все время, да и вообще не распутничает. Прежде всего, уточним термин. Предложить сигарету — не распутство. Прикурить

— тоже. Оказавшись ночью в гостиной с общительной служанкой, всякий воспитанный человек будет учтив.

Он поболтает с ней. Он предложит сигарету. Если она согласится, он поможет закурить. Так, по крайней мере, думает Мартышка: так думали бы сэр Галахад и шевалье Байяр, которых никто не обвинял в распутстве. Очень жаль, что у некоторых такое грязное воображение, ибо, надо сказать, чистому все чисто.

Речь удалась на славу, и мы не удивимся, что Билл покачнулся, словно дуб под ветром. Однако, прочистив горло. вспомнил все благородство своей миссии и снова обрел ту спокойную мощь. которая его отличала.

— Возможно, — сказал он, — но я видел, как ты целовал Элзи.

Мартышка удивился:

— Я?

— Да.

— Элзи?

— Элзи.

— В жизни я ее не целовал!

— Целовал. На ступеньках.

Мартышка хлопнул себя по лбу.

— И верно! Ты подумай… Целовал — но по-братски.