Флэнн О`Брайен - О водоплавающих

Мы сидели в сумеречной полутьме комнаты Бирна и впятером вели неторопливый, прихотливо менявший свое направление спор. Маленький упрямый огонек ярко тлел внутри пирамиды прогоревших углей, и красное волшебство света придавало предметам мягкую округлость очертаний. Бирн позвякивал ложечкой в своем стакане.

– Вчера, – сказал он, – Крайен принес мне полное собрание своих прозаических сочинений.

Бирн сидел один в темноте за столом, размешивая в воде прописанные врачом таблетки овальной формы.

– А накануне, – продолжал Бирн, – он сказал, что до боли хочет послушать, как я играю Баха. До боли, представляете!

Он вяло рассмеялся, и смех постепенно угасал, пока стекло стакана не звякнуло о зубы в знак того, что Бирн высказался.

– Бедный Крайен, – подал голос Керриган, незаметно притулившийся возле камина. – Просто бедняга.

– Он слишком увлечен умозрительными настольными играми, – ответил Бирн.

Некоторое время мы обсуждали выдвинутый тезис.

– Просто бедняга, – повторил Керриган.

– Вся беда Крайена и большинства ему подобных, – сказал Бирн, – в том, что они проводят недостаточно времени в постели. Когда человек спит, он погружается, растворяясь, в нежную бездну бесцветного счастья; напротив, бодрствуя, он не находит себе места, его мучают телесные порывы и иллюзия бытия. Отчего люди столетиями стремились преодолеть состояние бодрствования? Пусть тело уснет, так будет только лучше. Пусть ограничится тем, что помогает спящей душе переворачиваться с боку на бок, не дает застаиваться крови и тем самым обеспечит еще более глубокий и совершенный сон.

– Полностью согласен, – сказал я.

– Мы должны в корне изменить наши взгляды на соотношение отдыха и активного времяпрепровождения, – продолжал Бирн. – Нам не следует спать, чтобы восстановить энергию, потраченную в часы бодрствования, скорее, наоборот – периодически просыпаться, чтобы очистить организм, так сказать испражняя излишнюю энергию, порождаемую сном. Много времени на это не потребуется: хорошая пятимильная пробежка по городу и – обратно в постель, в царство теней.

– Вы прямо-таки маньяк постельного белья, – сказал Керриган.

– Что ж, признаюсь без ложного стыда – я люблю свою постель, – ответил Бирн. – Она была моим первым другом, моей нянькой, моей дражайшей утешительницей...

Он умолк и сделал глоток.

– ...Ее тепло, – продолжал он, – поддерживало мои жизненные силы, когда я был еще младенцем. И по сей день она в любую минуту готова по-матерински распахнуть передо мной свое уютное чрево. Она ласково убаюкает меня в мой смертный час и будет верно хранить мои окоченевшие останки, когда я умру. Она будет осиротело скорбеть обо мне, когда я исчезну.

Речь Бирна отнюдь не пришлась нам по вкусу, заставив каждого въяве представить себе свой последний час. Мы постарались отогнать этот призрак циничными смешками.

Новое звяканье зубов о стекло возвестило о том, что стакан, как это ни печально, допит до конца.

– А разве Треллис не был еще одним великим любителем соснуть? – громко спросил Бринсли.

– Уж конечно, был, – ответил я.

– Я никогда прежде не слышал этого имени, – сказал Бирн. – Кто такой Треллис?

– Член литературного цеха, – ответил я.

– Это не он, случайно, написал учебник по тактике? Кажется, я встречал его в Берлине. Он носит очки?

– Последние двадцать лет он прикован к постели, – ответил я.

– И вы, конечно, пишете о нем роман? – спросил Бирн.

– Пишет, – сказал Бринсли, – и сюжет уже в общих чертах ясен.

– Сонливость Треллиса вредит его власти над созданными им персонажами, – пояснил я. – В этом мораль будущей книги.

– Ты обещал дать мне взглянуть, – сказал Керриган.

Невидимый в своем углу Бринсли, перебирая свои воспоминания о моих досужих литературных трудах, двусмысленно похохатывал.

– О, Треллис – это великий человек, который никогда не вылезает из постели, – сказал он. – Дни и ночи напролет он читает разные книжки и неожиданно сам разрождается одной. Он заставляет своих персонажей жить у себя в доме. Причем никто не знает, действительно ли это так или просто – плод воображения. Великий человек.

– Важно не забывать, что он читает и пишет только зеленые книги. Это ключевой момент.

И в надежде развеселить собравшихся и снискать их вежливую похвалу я рассказал об этом свойстве Треллиса.

Соответствующий отрывок из Рукописи . У Треллиса была еще одна любопытная привычка, касающаяся его чтения. Считая все цвета, кроме зеленого, символом зла, он ограничил круг своего чтения исключительно книгами в зеленых обложках. Несмотря на то что Треллис был человеком энциклопедических знаний и высокой культуры, прихоть эта стала причиной серьезных пробелов в его эрудиции. Так, например, Библия была ему незнакома, и многие знания о великих религиозных таинствах и о происхождении человека он получал, общаясь с прислугой или собутыльниками, отчего они оказывались весьма несовершенными и до смешного искаженными. Именно по этой причине его широко известная работа «Свидетельства христианской религии» содержит семена серьезной ереси. Когда кто-либо из приятелей советовал ему прочесть ту или иную достойную внимания книгу, недавно появившуюся на прилавках, он интересовался в первую очередь тем, какого у нее цвета переплет, и, узнав, что он не зеленый, Треллис проклинал книгу (даже не удосужившись заглянуть в нее) как дело рук Сатаны – к великому, надо сказать, удивлению своего приятеля. Долгое время Треллис испытывал затруднения, стараясь приобрести достаточное количество книг, которые могли бы удовлетворить его энергичный и пытливый ум, так как лондонские издатели не благоволили зеленому цвету, исключая тех, кто специализировался на выпуске учебников, руководств по выпиливанию лобзиком, кулинарных справочников и сборников анекдотов. Дублинские же издатели считали зеленый цвет вполне подходящим для многочисленных сочинений по истории Ирландии и ирландских древностей, и поэтому неудивительно, что вскоре к Треллису стали относиться как к авторитету в данных областях, и зачастую за консультациями к нему обращались лица, занятые исследовательской работой, включая членов закрытых религиозных орденов.

Однажды его любовь к знаниям превратила его в жертву некоего печального обстоятельства, продолжавшего причинять ему душевное беспокойство на протяжении многих лет. Случилось так, что Треллис приобрел трехтомное сочинение на тему о монастырских учреждениях в Ирландии эпохи Вторжения и, имея обыкновение спать днем, читал его ночами при свете своей керосиновой лампы. Однажды утром его случайно пробудил ото сна доносившийся с Питер-плейс громкий беспорядочный шум, поднятый не отличавшимися изысканностью манер и выражений трудящимися, разгружавшими пустые бочки из-под дегтя. Лениво перевернувшись на другой бок, с намерением досмотреть конец прерванного сна, он, к великому своему ужасу, обнаружил, что переплеты трех лежавших рядом с кроватью томов – синие. Догадываясь, что все это не иначе как происки Сатаны, направленные к его пагубе, Треллис велел уничтожить книги и составил нечто вроде индекса запрещенных изданий для домашнего употребления, чтобы отныне и впредь гарантировать благонадежность всех попадавших в дом книг. Конец вышеизложенного.