Уильям Хоуэллс - Возвышение Сайласа Лэфема

Лето проходило, а он исправно занимался делом, которое считал делом своей жизни; разделял холостяцкую свободу и одиночество отца и терпеливо ждал возвращения матери и сестер. Раз или два он урвал время, чтобы навестить их в Маунт-Дезерт; там он узнал, что приезжие из Филадельфии и Нью-Йорка все заполонили, и жалел о доме в Наханте, который сам уговорил родителей продать. Вернувшись, он брался за работу с усердием примерным и даже излишним; ибо Лэфем охотно разрешал ему краткие отлучки и не уточнял срок ученичества, который Кори отбывал в конторе перед поездкой в начале зимы в Южную Америку; дата ее еще не была установлена.

Лето было мертвым сезоном также и для краски. В ожидании осеннего повышения спроса Лэфем уделял много времени новому дому. Его эстетические понятия были до тех пор весьма смутными, и теперь он восполнял их с удовольствием, которое радовало его наделенного богатым воображением архитектора. Вначале архитектор предвидел в отношениях со своим клиентом ряд обидных поражений и горьких побед; но никогда не было у него клиента, которого легче было убедить в необходимости все новых расходов. Оказалось, что Лэфему было достаточно понять или почувствовать задуманный красивый эффект, чтобы он с готовностью платил за него. Увидеть то, на что указывал ему архитектор, стало для него вопросом самолюбия; и он начинал думать, что увидел это сам, а может быть, сам и задумал. Архитектор отчасти разделял эту его иллюзию и охотно повторял, что у Лэфема истый дар рождать идеи. Они вместе пробивали одни окна и заделывали другие; меняли место дверей и коридоров; снимали карнизы и заменяли их другими; экспериментировали с дорогой отделкой и тут позволяли себе истые безумства. Миссис Лэфем, сперва привлеченная новизной, как всякая женщина, вскоре испугалась растущих трат и запретила мужу превышать определенную сумму. Он попытался убедить ее, что расходы продиктованы дальновидной экономией; что, вкладывая в дом деньги, он всегда может вернуть их, продав его. Убедить ее не удавалось.

— Я не хочу, чтобы ты его продавал. И ты больше вкладываешь в него, чем когда-нибудь сможешь за него получить, разве что найдешь еще большего олуха, чем ты сам, а это едва ли. Нет, сэр! Остановись на ста тысячах и сверх этого не давай ему ни цента. Он тебя прямо околдовал! Ты потерял голову, Сайлас Лэфем; гляди не потеряй и деньги.

Полковник смеялся; он любил такие ее речи и обещал немного сдерживаться.

— Но тревожишься ты напрасно, Перри. Надо же куда-то девать деньги. Можно их вкладывать в дело. Но и тратить я теперь могу как никогда.

— Так трать, — сказала жена, — но не бросай на ветер. И как это случилось, Сайлас Лэфем, что у тебя завелось столько денег, что не знаешь, куда их девать? — спросила она.

— А мне недавно очень повезло с акциями.

— С акциями? С каких же пор ты стал зарабатывать азартной игрой?

— Чепуха! Какая тут игра! Кто говорит, что игра? Это если на повышение, а тут были честные сделки.

— Лучше оставь-ка ты это, — сказала жена, консервативная, как все женщины. — В другой раз купишь по сто семь, а продашь по сорок три. Что тогда?

— Тогда плохо, — согласился полковник.

— Держись лучше пока за свою краску.

Это тоже нравилось полковнику, и он смеялся, как человек, хорошо знающий, что он делает. Несколько дней спустя он приехал в Нантакет с сияющим видом, как всегда после деловой удачи, и ему захотелось поделиться ею с женой. Он ничего не сказал, пока не остался с ней наедине в их спальне; но весь вечер был очень весел и отпустил несколько острот, которые, по отзыву Пенелопы, можно было простить только богачу; они знали такое его настроение.

— Ну, так в чем дело, Сайлас? — спросила жена, когда пришло время. — Еще кто-нибудь именитый хочет войти к тебе в дело?

— Нет, получше того.

— Есть много чего получше, — сказала жена с некоторой горечью. — Так что же это?

— У меня кто-то побывал.

— Кто?

— Угадай.

— Не стану я гадать. Кто же это?

— Роджерс.

Миссис Лэфем опустила руки на колени и смотрела в улыбающееся лицо мужа.

— Над этим ты навряд ли стал бы шутить, Сай, — сказала она глухо, — и так не сиял бы, если бы не принес добрые вести. Не знаю, что за чудо случилось. Ну говори же скорее…

Она остановилась, словно не в силах продолжать.

— Сейчас скажу, Персис, — сказал муж тем торжественным тоном, каким редко говорил о чем-либо, кроме достоинств своей краски. — Он пришел занять денег, и я их дал. Это если вкратце. А еще…

— Продолжай, — сказала терпеливо жена.

— Знаешь, Перри, я в жизни ничем так не был удивлен, как его приходом. Оторопел прямо как не знаю кто…

— Немудрено. Что дальше?

— Он был смущен не меньше моего. Так мы и стояли, уставясь друг на друга. Я даже не догадался стул предложить. Не знаю уж, как мы разговорились. Не помню, с чего он начал. Есть у него патент, вот он и хотел, чтобы я его ссудил деньгами.

— Дальше! — сказала миссис Лэфем сдавленным голосом.

— Я насчет Роджерса никогда не думал, как ты, а ты, знаю, как считала. И он, верно, удивился моему ответу. Он принес много ценных бумаг в залог…

— Ты их не взял, Сайлас! — воскликнула жена.

— Нет, взял, — сказал Лэфем. — Подожди. С этим делом мы покончили, а там заговорили и про старое. Все вспомнили, как было. А когда поговорили, пожали друг другу руки. Не помню, когда еще было так приятно жать кому-то руку.

— И ты ему сказал, ты признался, что поступил тогда дурно, Сайлас?

— Нет, — быстро ответил полковник, — потому что это не так. А когда мы обо всем поговорили, наверно, и он стал думать так же.

— Неважно! Главное, был случай показать, что ты понимал свою вину.

— Ничего я не понимал, — упорствовал полковник. — Я одолжил ему денег и взял его акции. Он получил, что ему было нужно.

— Верни ему эти акции.

— Нет. Роджерс пришел взять в долг, а не просить милостыню. Ты об его акциях не печалься. Будет время, цена на них подымется; но сейчас она стоит так низко, что ни один банк не взял бы их в залог. А я их придержу, пока цена не подымется. Надеюсь, ты теперь довольна, Персис, — сказал муж и взглянул на нее, ожидая награды, как всякий, кто сделал доброе дело. — Я одолжил ему те деньги, которые ты не велела тратить на дом.

— Правда, Сай? Да, я довольна, — сказала миссис Лэфем со счастливым вздохом. — Господь явил тебе милость, Сайлас, — продолжала она торжественно. — Смейся, если хочешь, я и сама не очень верю, будто он вмешивается в каждое дело; но на этот раз, видно, вмешался; говорю тебе, Сайлас, не всегда он дает человеку случай загладить свою вину здесь, на земле. Я боялась, как бы ты не умер, а случай не представился; а тебе он даровал жизнь, чтобы ты мог загладить вину перед Роджерсом.