Илья Стогов - Десять пальцев

Коллеги согласились: идея хорошая. Под эту лавочку главный редактор даже дал бы деньжат, чтобы перед апперкотом хлопнуть для храбрости.

– Договорились? Заводим такую рубрику?

– Договорились! Заводим! С кого начнем?

Все начали перебирать в уме кандидатуры. Я сообразил первым:

– Может, с Лимонова?

Дима скривился:

– Забудь об этом!

– Почему?

– Лимонов качается. Каждый день – гантельная гимнастика и полсотни отжиманий. Если ты треснешь ему по зубам, он отделает тебя так, что на этом рубрика просто закроется.

Тогда я промолчал. Но если вы думаете, что во мне нет ни капли тинейджера, то ошибаетесь. Эта идея долго еще бродила у меня в голове, и я просто ждал подходящего случая.

Случай представился тем же летом. По делам я приехал в Москву, шел неподалеку от Манежной площади, а навстречу мне шел писатель Лимонов в сопровождении мясистого телохранителя.

На писателе был кожаный пиджак. Накачанные гантелями руки едва умещались в тесных рукавах.

Я остановился. Он шел прямо на меня.

Я бросился ему наперерез и, путаясь, пробормотал:

– Эдуард Вениаминович! Знаете… вы мой любимый писатель… дайте, пожалуйста, автограф!

Он действительно долгое время был моим любимым писателем. Он давно перестал им быть, но в любом случае – он очень хороший писатель. И, наверное, крайне несчастный человек.

На Страстной неделе 2003 года я включил телевизор и увидел в новостях, что суд дал Эдуарду Лимонову четыре года. В стране появился еще один политический заключенный.

Два года писатель уже отсидел в СИЗО. Осталось еще два в колонии общего режима. То есть на свободе Лимонов окажется в 2005-м. А может быть, его освободят досрочно.

Я очень надеюсь, что освободят. Мне очень хочется, чтобы и он тоже когда-нибудь стал свободен.

Из всех иностранных авиакомпаний больше всего мне нравится немецкая Lufthansa.

В середине 1990-х я оказался на Филиппинах. Денег с собой у меня было немного. Если честно, денег с собой у меня почти совсем не было. Поэтому, когда, улетая с островов, я дошел до таможенного контроля и узнал, что с улетающих взимается сбор в размере $21, это стало для меня неприятным сюрпризом.

– Но у меня нет двадцати баков. Что мне делать?

– Разворачивайся и иди их искать.

Именно Lufthansa в тот раз пришла мне на помощь. Рыжеусый херр в форменной рубашке выслушал мою историю, сходил в офис, достал из сейфа деньги и выдал их мне.

– Счастливого пути.

– Ого! Спасибо. Наверное, потом мне нужно будет отдать эти деньги?

– А вы отдадите?

– Не знаю. Я постараюсь.

Херр махнул рукой. Он знал, что, прилетев домой, я забуду о нем и не стану стараться. В общем-то, так и вышло. Но приятное ощущение от Lufthansa по-прежнему со мной.

А вот от Al Italia, рейсом которой я добирался до Милана, ощущения у меня остались гнетущие. Даже «Аэрофлот» не позволяет себе того, что позволяют итальянцы.

В Италию я должен был вылетать из Москвы. Я приехал в столицу, но оказалось, что билеты мне никто еще не купил, и в Москве я проторчал целых двое суток. Поселили меня в католической семинарии, носившей красивое имя «Мария – Царица апостолов».

Это был уже сентябрь, но семинаристы еще не до конца собрались после каникул. В семинарском общежитии было полно свободных коек. Одну из них разрешили занять мне, а соседями по комнате были трое парней, готовившихся к карьере священников.

В основном я гулял по Москве и валялся на койке. Утром читал вместе с соседями бревиарий. Вечером ходил на мессу. Днем обедал в семинарской столовой.

Меню напоминало о том, как меня кормили в средней школе: суп, пюре с тощим хвостиком поджаренной рыбы. На третье – компот. Перед тем как сесть за стол, все молились.

Во время еды кто-то из старшекурсников обязательно вслух читал жития святых. Младшие семинаристы ели и уходили из столовой. Старшие убирали за ними и только потом садились за стол сами. То есть дедовщина была и здесь, но только наоборот.

Вечером, после бревиария, я мог некоторое время поболтать с соседями по комнате. Как я понял, двое из трех парней являлись отъявленными фанатами группы U2. В том году как раз вышел альбом Zooropa, и парни слушали его сутки напролет.

Один и них говорил:

– А не создать ли нам при семинарии рок-группу? Мы могли бы выступать прямо в сутанах.

Он вставал посреди комнаты и, подпрыгивая, изображал, как именно они выступали бы прямо в сутанах.

Оба меломана ушли из семинарии еще до наступления зимы. Насколько я знаю, священником из моих соседей по комнате стал только третий парень, тоже любивший U2, но не скакавший с невидимой гитарой наперевес, а вечно сидевший в углу и с улыбкой читавший Фому Кемпийского.

Стать священником – это не то же самое, что стать водителем троллейбуса или космонавтом. Особенно – стать католическим священником в России. От твоего желания тут мало что зависит: Господь либо зовет тебя к этой жизни, либо не зовет.

Наверное, тем двоим парням Господь просто уготовил другую карьеру. Тоже нужную, но не священническую.

Потом билеты для меня все-таки были куплены, и на следующий день я отправился в Шереметьево-2. До аэропорта меня подвозили на семинарском микроавтобусе.

За рулем сидел почти не говорящий по-русски священник. Он перекрестился, поддернув сутану, влез внутрь и разогнался до восьмидесяти километров меньше чем за семь секунд.

Микроавтобус был не дурак. Понимал, кого везет. Иногда ему хотелось, как ангелу, расправить крылья и взлететь.

Вместе со мной в Италию должен был лететь еще один священник и девочка-москвичка. В полете пассажирам предложили закуски. На столике передо мной появился поднос с чем-то мясным. Выглядело блюдо не очень съедобным.

Я спросил у стюардессы: что это? Стюардесса очаровательно улыбнулась:

– No idea. Я вегетарианка. Такой shit не ем вообще.

Не стану описывать аль-италиевские чудеса долго. Скажу только, что конечным пунктом моего назначения значился Рим, а приземлился наш самолет в Милане. Чтобы вам было понятно, это дальше, чем от Петербурга до Москвы.

Когда самолет сел, снаружи начинало понемногу темнеть. В миланском аэропорту вся наша группка пересела на двухэтажный автобус и еще через полчаса оказалась на вокзале.

Вокзал был похож на петербургский Витебский. Перроны были накрыты ажурным чугунным козырьком с множеством заклепок. Свет был не солнечный, а теплый, электрический. Я люблю такие вокзалы.

Функции руководства взял на себя священник. Он, единственный из нас, говорил по-итальянски, а кроме того, он же был священник… кому еще было рулить происходящим?

Он спросил:

– Вы голодны?

Я сказал, что не очень, а девочка-москвичка лишь пожала плечами. Священник дошел до вокзальной пиццерии и купил всем по толстенному сэндвичу: пополам разрезанной булке, внутрь которой были напиханы куски жирной колбасы.