Юрий Рытхэу - Время таяния снегов

– Садитесь, ребята, пейте чай,– сказал дядя Кмоль.– Ты, Петя, располагайся поближе к свету.

Дядя Кмоль и тетя Рытлина то и дело поглядывали на Петю, стараясь по выражению его лица узнать, доволен ли он. Кажется, все было в порядке. Петя с таким аппетитом уплетал лепешки, что скоро его щеки залоснились от жира.

После чаепития тетя Рытлина подала тазик с теплой водой для рук и чистое полотенце. Дядя Кмоль завел патефон.

– Храбрый твой отец! – сказал дядя Кмоль, меняя пластинку.

– А мама говорит: дурень,– сказал Петя.– Она грозилась разбить об камень папино ружье. А еще сказала: “Мало тебе дохлого моржа, так ты еще на белого медведя полез”.

– Что слушать женщину! – возразил дядя Кмоль.– Они, женщины, в жизни мало понимают.

В чоттагыне раздались шаги.

– Мэй! Кто там? – спросила тетя Рытлина.

– Я,– ответил голос, и в полог просунулась голова старого Рычыпа.– Иду, слышу, музыка играет. Дай, думаю, загляну ненадолго, послушаю русские песни.

Старик говорил, а сам внимательно, оценивающе осматривал полог. Скользнув взглядом по застланной нарте, он удовлетворенно крякнул и обратился к Пете:

– Ну, как чувствуешь себя в пологе? Не скучаешь по своей деревянной комнате?

– Мне здесь нравится,– ответил Петя.– Только немного жарко.

– А ты совсем разденься. Вот как твой друг,– посоветовал Рычып, указывая на Ринтына, который был в одной длинной, до колен, нижней рубашке.

В чоттагыне кто-то закашлял.

– Мэй! Кто пришел?

– Это я.– Меховая занавесь заколебалась, и все увидели Тэюттына. Он пристроился рядом с Рычыпом и объявил: – Захотелось послушать патефон.

Почти сразу же вслед за ним пришли старая Пээп, потом Татро. Между старым Рычыпом и Татро протиснулся Аккай. А люди все приходили.

В этот вечер вдруг многие жители Улака захотели послушать патефон. Каждый старался не показать виду, что пришел единственно для того, чтобы посмотреть, как чувствует себя в чукотском жилище русский мальчик. Разговор шел о самых посторонних вещах. Рычып с жаром доказывал, что человек, выдумавший такой чудесный напиток, как чай, заслуживает увековечения. Старая Пээп не сводила подслеповатых глаз с Пети и все порывалась рассказать о чукотском мальчике, похищенном американской шхуной.

И лишь перед самым уходом Рычып торжественным голосом сказал:

– Ну, Петя, теперь ты настоящий чукча. И язык наш знаешь и пищей нашей не брезгуешь, а теперь даже в пологе поспишь. Вот еще тебе без подставки научиться спать, тогда будет совсем хорошо.

Пекарь с женой возвратились раньше, чем их ожидали.

Зоя Герасимовна отпустила Петю с уроков.

Вечером Ринтын отнес Петины вещи к нему домой.

– Починили меня, Ринтын,– сказал дядя Павел, крепко пожимая ему руку,– спасибо за заботу о Пете.

Ринтын сел на диван и вдруг заметил странного пушистого зверька, бегающего под ногами. От удивления он вскочил и закричал:

– Ой, какой-то зверек здесь бегает!

Дядя Павел расхохотался.

– Это кот.

– Какой ловкий! – все больше удивлялся Ринтын, наблюдая, как кот прыгает то на диван, то на стул.

В комнату вошел дядя Кмоль, таща за собой свернутую медвежью шкуру.

– Это тебе, Павел,– сказал он.– Я ее хорошо обезжирил и выделал.

– Спасибо, Кмоль,– с чувством сказал пекарь.– Ты настоящий друг. Большое спасибо за сына, за подарок, за все спасибо.

Он крепко обнял дядю Кмоля и трижды по-русски поцеловал его.

– Смотри, дядя, какой интересный и ловкий зверек! – Ринтын за рукав потряс Кмоля.

– Чудеса! – воскликнул дядя.– Никогда такого не видел. Что это за штука?

– Кот называется,– ответил пекарь.– В книжках пишут, что от тигров происходит. Как, Ринтын, понравился он тебе?

– Еще бы! Какой хорошенький! – с восхищением ответил Ринтын.

– Ну так возьми его себе. Что, отдадим Ринтыну кота? – обратился к жене пекарь.

– Пусть берет,– сказала тетя Дуся.

Так появился у Ринтына кот. После некоторого раздумья он решил назвать его Тигром.

Прослышав о необыкновенном зверьке, который может, подобно мухе, ходить по вертикальной стене, в ярангу дяди Кмоля повалили любопытные. Тигр прыгал по шкурам, забирался на подпиравшие полог столбики и оттуда поглядывал на всех зелеными глазами.

Каждый оценивал кота по-своему.

– Сколько же надо таких собачек в упряжку?

– Ласковый зверь!

– Ловкий щеночек!

– Он ест мясо,– заявил гордо Ринтын.

– Ого! Такой маленький, а знает, что сытно.

Тигр внес оживление в ярангу дяди Кмоля. Тетя Рытлина безропотно убирала за ним, пока Лена не посоветовала поставить в пологе ящичек с песком. Кот играл с маленьким Етыльыном, носился по тесному пологу или, свернувшись клубочком, спал возле жирника.

– Что это он все время хрипит? – спросила как-то Ринтына тетя.

– Это он мурлыкает от радости,– успокоил мальчик тетю Рытлину.

Весной Ринтын начал выводить Тигра на улицу. С каждым днем кот становился храбрее и отваживался уже один выходить из яранги. Собаки, почуяв Тигра, бросались за ним вдогонку. Коту как будто нравилось дразнить собак. Он взбирался на столбы, на крыши яранг и оттуда бесстрашно посматривал на лающую свору.

Отлучки Тигра становились все продолжительнее.

Дядя Кмоль говорил Ринтыну:

– Дичает твой зверь, скоро совсем уйдет в тундру.

Но кот не ушел в тундру. Его растерзали собаки у самой яранги на глазах Ринтына. Он с трудом разогнал разъяренную свору и поднял с земли окровавленного кота. Прижав его к груди, со слезами на глазах Ринтын внес его в ярангу. Тигр был мертв.

Всю ночь Ринтын не смыкал глаз, горюя над котом. В пологе было тихо, и казалось, умер не кот, а близкий человек.

Наутро, выпросив у тети Рытлины кусок материи, Ринтын зашил в нее кота и отправился хоронить на речку Тэювээм.

Он шел на лыжах по подтаявшему, мягкому снегу. На склонах холмов лыжи, сделанные дядей Павлом из оструганных дощечек, разъезжались в стороны.

На высоком берегу речки, откуда открывался вид на далекие горы, Ринтын вырыл в снегу ямку и закопал в нее Тигра. Он долго сидел на лыжах, вслушиваясь в небо. Высоко-высоко над редкими полупрозрачными облаками летели на запад самолеты. Последние дни гудение их моторов не умолкало над Улаком.

Все лето в Улаке главным предметом разговоров была шхуна “Касатка”. Улакский колхоз еще весной получил письмо от начальника Провиденских судоремонтных мастерских, в котором говорилось о том, что коллектив рабочих в неурочное время привел в порядок и отремонтировал старую шхуну “Касатка”. По постановлению общего собрания рабочих решено было ее передать тому зверобойному колхозу, который окажется победителем в социалистическом соревновании. Письмо было полной неожиданностью для улакских охотников, и они решили не отказываться от даровой шхуны. Тут вспомнили об Эрмэтэгине. По последнему нартовому пути он отправился в бухту Провидения принимать командование судном.