Август Стриндберг - Слово безумца в свою защиту

– Вот так пассаж! Не угодно ли!

Вне всякого сомнения, он намекал на сплетни, порочащие этих дам, и его восклицание прозвучало двумысленно.

Увы, что поделаешь!

Когда мы вернулись домой, я снова стал умолять Марию вести себя попристойнее и ради своего ребенка избегать поступков, которые могут очернить ее репутацию. В ответ она, нисколько не таясь, призналась, что ей доставляет большое удовольствие глядеть на красивых девушек, ласкать их, что она ведет себя так не только с этой подругой, но и с другими актрисами в их гримировальных комнатах и что не намерена отказываться от своих забав, поскольку они вполне невинны и приобретают гнусный сладострастный оттенок лишь в моем «пакостном воображении».

Никакими силами ее не удавалось переубедить! И я подумал, что только новая беременность сможет пробудить в ней дремлющие материнские инстинкты. Когда же это наконец случилось, Марию охватила бешеная ярость, но обстоятельства волей-неволей возвратили ее на несколько месяцев в дом, к семейному очагу.

Однако после родов она сразу же пускается во все тяжкие. То ли страх перед последствиями порочных склонностей заставляет ее снова рядиться в одежду кокетки, то ли в ней опять вспыхивают женские инстинкты, но в этот период она начинает буквально преследовать мужчин, да так откровенно, что у меня это даже не вызывает серьезной ревности.

Не чувствуя больше никаких обязательств, изнывая от безделья, вся во власти своих капризов, она превращается в настоящего деспота и ведет со мной войну, как говорится, не на жизнь, а на смерть.

Она пытается, например, доказать мне, что иметь трех служанок дешевле, чем двух, и тогда я, будучи не в силах спорить с этой сумасшедшей, беру ее за руку и попросту выставляю за дверь.

Она поклялась отомстить мне за это и тут же, несмотря на мой запрет, наняла третью служанку, в результате чего хозяйство наше совсем разладилось. Служанки целый день ссорились между собой, ходили захмелевшие от огромного количества выпитого пива и за наш счет кормили на убой своих любовников.

И, словно в завершение моего супружеского счастья, одна из наших дочерей заболела, и тогда у нас оказалось уже не три, а пять прислуг, не считая двух постоянно приходящих докторов, й наш ежемесячный дефицит исчислялся теперь суммой в 500 франков. Я работал как вол, чтобы его покрыть, и мои нервы постепенно начали сдавать.

О, как она мучила меня вечными попреками, что я растратил ее приданое, существовавшее только в ее воображении! При этом она заставила меня ежемесячно выплачивать содержание своей тетке в Копенгагене, также обвинившей меня в растрате ее состояния, ссылаясь – в это трудно поверить – на устное распоряжение матери Матильды, которая будто бы велела Марии поровну разделить все доставшиеся ей деньги с копенгагенской теткой. Получить в наследство эту бездельницу, женщину никчемную, но имеющую большие аппетиты, было для меня совершенной неожиданностью, тем более что все эти якобы растраченные мной деньги в природе не существовали и были лишь миражем. Тем не менее я согласился, и даже более того, дал себя уговорить подписать долговое обязательство для старой подруги Марии, той таинственной авантюристки номер один. Я вообще на все соглашался, потому что обожаемая женщина решила теперь продавать мне свою любовь, а за ее объятья я был готов признать себя виновным и в том, что растратил не только ее состояние, но и состояние тетки, и в том, что, женившись на ней, погубил ее артистическую карьеру, и в том, наконец, что разрушил ее здоровье.

С этого времени в наш брак вошла узаконенная проституция.

Поскольку я во всем признаюсь и со всем соглашаюсь, она создает легенду о моих преступлениях, которую впоследствии подхватит желтая пресса, а пока эту легенду распространяют, перемывая мне косточки, все ее подруги, которых я в свое время выставил за дверь.

Мария стала одержима безумным желанием меня разорить, в течение одного года я ей вручил 12 тысяч франков на ведение хозяйства, но этого оказалось мало, и мне пришлось брать авансы у издателей, когда же я жаловался на слишком большие расходы, она мне отвечала:

– Не надо было делать столько детей! Ты вверг свою жену в нищету! Как я могла пожертвовать своим прекрасным положением в театре ради такого ничтожества, как ты!

На что я ей отвечал:

– Моя дорогая, когда ты была баронессой, твой муж давал тебе всего две тысячи франков в год, да к тому же делал долги! А теперь ты получаешь в шесть раз больше и все недовольна!

Она отмалчивалась, но морила меня голодом, так что уже к вечеру я был готов согласиться с тем, что 2 тысячи франков в шесть раз больше 12 тысяч, и признать, что я жалкая тварь, скупердяй, этакий «Милый друг» Мопассана, который добился успеха исключительно стараниями своей обожаемой жены, причем обожаемой только в ночной рубашке!

Чтобы выпустить скопившуюся желчь, Мария решила сочинить роман и вывести в нем женщину-рабыню, которую эксплуатирует преступный мужчина. Она уже написала первую главу. А из всех моих произведений встает ее образ – прекрасной, нежной, юной мадонны с белокурыми волосами, маленькой мамы, я воспеваю ее, создаю бессмертную легенду об этой чудо-женщине, которая по божьей милости вошла в мучительную жизнь поэта. Благодаря моим стараниям она, достойная лишь проклятий, пользуется незаслуженной славой и отмечена всеми критиками, которые не устают восхвалять доброго гения печального романиста.

И чем больше я страдаю от порочности этой менады [24], тем больше я стараюсь позолотить нимб вокруг головы святой Марии, чем больше действительность принижает меня, тем выше я возношу образ любимой. О, любовь!

Иногда мне казалось, что ненависть этой женщины ко мне такова, что она хотела бы избавиться от меня, чтобы начать свою жизнь в третий раз. Иногда я даже подозревал, что у нее появился любовник, потому что замечал в выражении ее лица какие-то незнакомые мне отсветы, и мои подозрения лишь усиливались от холодности, с которой она принимала мои ласки.

Внезапно в наш брак ворвалась ревность уже всерьез, и с этого момента для меня широко распахнулись ворота ада.

Однажды она объявила, что заболела. Болезнь эта была какой-то неопределенной и в конце концов сосредоточилась на спине, то ли в позвоночном столбе, то ли в почках, точно определить это было трудно.

Позвали нашего детского доктора, моего старого товарища по университету. Он обнаружил ревматические узлы на спинных мышцах и прописал массаж. Я, естественно, не возражал, поскольку болезнь была обнаружена, и Мария начала ежедневно ходить на массаж. Так как я был очень занят своей работой и мало сведущ в такого рода делах, я не обращал никакого внимания на ход лечения, но все же отметил про себя, что болезнь, видно, не очень серьезная, потому что Мария была все время на ногах, ходила в театр и в гости, не зная усталости.