Токутоми Рока - Куросиво

Вчерашняя буря, странное, необычное поведение хозяйки – все это встревожило обитателей виллы Китагэва.

Правда, ветра почти не было, зато дождь хлестал с удвоенной силой. Стоило чуть приоткрыть ставни, и можно было видеть стремительно низвергавшиеся с неба косые струи.

В десяти шагах царила непроглядная мгла. Шум водяных потоков, бивших о ставни, грохот моря, ударявшего в берег, напоминал непрерывные залпы тысяч орудий и треск ружейной пальбы. Чтобы услышать друг друга, нужно было кричать. По словам старого рыбака, явившегося проведать жителей виллы, мост через реку Каногэва снесло. В одной лишь деревне Ганюдо гроза разрушила немало домов, множество лодок унесло в море. Даже здесь, на вилле, то и дело срывались черепицы с крыши, рухнул забор, сильно пострадали деревья в саду. Где уж тут было достать рикшу?.. Хорошо, допустим, госпоже удастся добраться до Мисима, но как она пересечет горы Хаконэ? Нужно переждать хотя бы один день, а установится погода – можно ехать хоть завтра… Слуга истощил все свое красноречие, убеждая графиню. Даже горничная, тоже скучавшая по Токио, и та уговаривала хозяйку подождать с поездкой.

Не в силах противиться, графиня согласилась отложить отъезд. Проворная горничная живо постелила постель, и графиня, едва стоявшая на ногах от усталости, прилегла и вскоре уснула. Но спалось ей беспокойно. Ей приснился зловещий сен.

Снилось ей, будто она стоит на берегу моря, совсем одна. По небу бегут, клубятся черные тучи, чреватые бурей. Море (тут графиня узнает здешний берег) бушует. Далеко в море чернеет утес, на вершине его стоит девочка в белой одежде. Это Митико, бледная как мертвец. Графиню охватывает страх, она зовет Митико, кричит, напрягает все силы – но голоса не слышно. Тогда, стараясь привлечь внимание девочки, она машет ей рукой. О радость! Митико замечает ее, улыбается протягивает руки, зовет к себе… Осторожней! Осторожней! Я сейчас, сейчас иду… На беду, поблизости ни лодки, ни живой души. Графиня готова топать ногами от отчаяния. Внезапно кто-то берет ее за руку и ведет за собой. Это ее мать. Обрадованная графиня следует за ней, прыгает по прибрежным скалам, как по камням садовой дорожки, Митико все машет рукой, все зовет ее. Графине не терпится: «Осторожней, я сейчас, сейчас!..» Но она не может сделать ни шагу. Вдруг она замечает, что ее держит за ногу огромный осьминог. Графиня всматривается и узнает в безобразной голове морского чудовища черты лица графа Китагава, перекошенные издевательским смехом. У графини волосы встают дыбом от страха, она зовет на помощь: «Мама, Митико! Помогите!» Но осьминог все глубже увлекает графиню в темную пучину, чернеющую между скалами. Вода холодна как лед. У нее коченеют руки, коченеют ноги, вот она на мгновенье снова увидела Митико… Тщетны все усилия – она уже погрузилась с головой в воду, она вырывается, бьется, но все напрасно, она погружается все глубже и глубже, кругом уже непроглядная тьма… А-а!..

Графиня задохнулась и села в постели. У ее изголовья стоит на коленях горничная О-Кин, в руках у нее большой конверт.

– Проснулись, госпожа? Что это, вы вся в поту… Что с вами?

Графиня вытерла капли пота, выступившие на лбу, провела рукой по груди и глубоко перевела дыхание.

– Мне снился сон… Что это?

– О госпожа, письмо из Токио! Конверт весь промок, я сушила его над огнем и, видите, как закоптила…

Первым чувством графини, когда она взяла в руки письмо, было волнение. Впервые за долгое время увидела она почерк мужа – что же таится в этом толстом пакете? Не в силах дождаться, пока горничная уберет постель и выйдет из комнаты, она разорвала конверт. Оттуда выпала мелко сложенная газета и исписанный лист почтовой бумаги. Графиня прежде всего развернула письмо.

«Госпоже шантажистке в Нумадзу.

Так вот, оказывается, на что способна «добродетельная женщина»! Она натравливает распутного шалопая на собственного мужа, мало этого – она выставляет мужа на посмешище перед каждым встречным и поперечным и в довершение всего – марает честь графа Китагава на страницах газет! Поистине, у меня нет слов, чтобы выразить свое негодование! В прежние времена за такие поступки убивали собственными руками или бросали на бамбуковые колья – но для вас подобная казнь считалась бы еще недостаточным наказанием! Скажу откровенно – я уже собирался дать вам развод, но теперь передумал. Развода вы не получите. Тем более я не разрешу вам вернуться в Токио. Впрочем, нет, можете возвращаться! Если у вас хватит наглости и бесстыдства взглянуть мне в лицо – возвращайтесь! Какой наглостью нужно обладать, чтобы, выпачкав мужа с ног до головы грязью, заговорить о возвращении! Поистине только теперь я узнал, до какого бесстыдства может дойти так называемая «святая добродетель»!

Не затрудняйте себя беспокойством о Мити. У нее есть отец, есть и мать – О-Суми, так что можете избавить себя от заботы о ней. Больше вы не увидите Мити, можете на досуге молиться за ее благополучие. Пока вы живы, ноги моей не будет в Нумадзу. По особому снисхождению разрешаю вам жить на вилле; голодной смертью, так и быть, умереть вам тоже не дам. А потому прекратите шантаж, бросьте интриги и сидите там смирно. Если нечто подобное повторится еще раз – пощады не ждите.

Да, нечего сказать, в хорошем свете выставили вы меня перед обществом. И все потому, что я имел несчастье взять в жены «образец женщины»! Ваши благодеяния буду помнить до конца моих дней. … месяца …дня

Китагава.

P. S. Спешу уведомить, что граф Фудзисава пребывает в добром здоровье».

Ничего не понимая, графиня несколько раз перечитала письмо. Ио, развернув газету и увидев среди разных сообщений отчеркнутую красным заметку, она изменилась в лице. Это не был официоз, подобострастно избегающий упоминать имя графа Фудзисава, или газета оппозиции, связанная с графом Китагава; перед ней лежал маленький бульварный листок, из разряда тех, которые, в обход строгих законов цензуры, охотно помещают заметки, разоблачающие темные стороны жизни высшего общества. Под заголовком «Порочный граф» здесь бесцеремонно и бесстыдно описывалась вся подноготная семейной жизни Китагава. Вся история брака графини была преподнесена в мельчайших, до ужаса подробных деталях.

Графине показалось, будто тело ее охватило огнем, потом ледяным холодом. Не приходилось сомневаться в источнике этой информации. Стиль виконта Умэдзу, так долго не подававшего о себе вестей, до отвращения ясно чувствовался в этой заметке.

Спрятав письмо и газету на груди под кимоно, графиня резким движением поднялась, позвала слугу, объявила, что она отправляется, – если мост разрушен, пусть до Нумадзу ее доставят на лодке, – и распорядилась послать телеграмму – одну в адрес графа Китагава, другую на имя Митико, в дом Сасакура. «Завтра выезжаю» – гласил текст телеграммы.