Джозеф Конрад - Лорд Джим

– Пора.

Тамб Итам тотчас же поднялся и стал готовиться в путь. Он должен был спуститься вниз по реке, на час опередив лодку Брауна, и объявить Даину Уорису, что белых следует пропустить, не причиняя им вреда. Никому другому Джим не доверил бы этого поручения. Перед уходом Тамб Итам попросил какой-нибудь предмет, подтверждающий, что он – Тамб Итам – послан Джимом. Собственно, это была простая формальность, так как всем было известно, какое положение он занимает при Джиме.

– Тюан, я несу важное послание – твои собственные слова, – сказал он.

Его господин сунул руку сначала в один карман, потом в другой и наконец снял с указательного пальца серебряное кольцо Штейна, которое обычно носил, и передал Тамб Итаму. Когда Тамб Итам отправился в путь, в лагере Брауна было темно, и только огонек мерцал сквозь ветви одного из деревьев, срубленных белыми.

Рано вечером Браун получил от Джима сложенный листок бумаги, на котором было написано:

«Путь свободен. Отправляйтесь, как только ваша лодка поднимется на волнах утреннего прилива. Пусть ваши люди будут осторожны. В кустах по обеим сторонам речонки и за частоколом при устье спрятаны вооруженные люди. У вас не было бы ни одного шанса на успех, но я не думаю, чтобы вы хотели кровопролития».

Браун прочел записку, разорвал ее на мелкие кусочки и, повернувшись к Корнелиусу, который принес послание, насмешливо сказал:

– Прощайте, мой друг!

В тот день Корнелиус побывал в форте и шнырял близ дома Джима. Джим вручил ему записку, так как тот говорил по-английски, был известен Брауну и не подвергался риску попасть под выстрел одного из его людей, что легко могло случиться с кем-нибудь из малайцев, в темноте приближающихся к холму.

Вручив послание, Корнелиус не уходил. Браун сидел у маленького костра; все остальные лежали.

– Я мог бы вам сказать кое-что приятное, – угрюмо пробормотал Корнелиус.

Браун не обратил на него внимания.

– Вы его не убили, – продолжал тот, – а что вы за это получаете? Вы могли бы забрать все деньги у раджи и ограбить дома буги, а теперь у вас нет ничего.

– Проваливайте-ка отсюда! – проворчал Браун, даже не взглянув на него.

Но Корнелиус уселся рядом с ним и стал ему что-то нашептывать, изредка притрагиваясь к его локтю. То, что он сказал, заставило Брауна с проклятием выпрямиться: Корнелиус сообщил ему о вооруженном отряде Даина Уориса в низовьях реки. Сначала Браун решил, что его предали, но, поразмыслив, убедился, что о предательстве не может быть и речи. Он ничего не сказал, и немного погодя Корнелиус равнодушным тоном заметил, что есть другой обходный путь, хорошо ему известный.

– Полезное сведение, – сказал Браун, настораживаясь; и Корнелиус заговорил о том, что происходит в городе, повторил речи, произнесенные на совете, ровным голосом жужжа в ухо Брауна, словно не желая будить спящих.

– Он думает, что обезвредил меня, – не так ли? – очень тихо пробормотал Браун.

– Да. Он дурак. Дитя малое. Он явился сюда и ограбил меня, – жужжал Корнелиус, – и заставил весь народ ему верить; но если что-нибудь случится, и они перестанут ему верить, – что тогда от него останется? Этот буги Даин, что ждет вас в низовьях реки, капитан, – тот самый человек, который загнал вас на холм, когда вы только что сюда прибыли.

Браун небрежно бросил, что недурно было бы избежать этой встречи; и с тем же независимым видом Корнелиус заявил, что знает обходный путь – пролив достаточно широкий, по которому лодка Брауна может пройти, минуя лагерь Уориса.

– Вам придется не шуметь, – сказал он, словно что-то вспомнив, – так как в одном месте мы будем проходить как раз позади его лагеря. Очень близко. Они расположились на берегу и втащили свою лодку.

– Не бойтесь, мы умеем скользить неслышно, как мыши, – сказал Браун.

Корнелиус потребовал, чтобы его каноэ взяли на буксир в том случае, если он будет указывать дорогу Брауну.

– Я должен поскорей вернуться назад, – пояснил он.

За два часа до рассвета караульные известили находившихся за частоколом, что белые разбойники спускаются к своему судну. Тотчас же встрепенулись все вооруженные люди в Патюзане, хотя на берегах реки по-прежнему было тихо, и если бы не дымное пламя костров, город казался бы спящим, как в мирное время. Тяжелый туман низко навис над водой, и в призрачном сером свете ничего не было видно. Когда баркас Брауна выплыл из речонки в широкую реку, Джим стоял на низком мысе перед частоколом раджи – на том самом месте, куда он ступил по приезде в Патюзан. В сером свете показалась движущаяся тень – одинокая, очень большая и, однако, трудно различимая. Доносился тихий шепот. Браун, сидевший у руля, слышал, как Джим спокойно сказал:

– Путь свободен. Вы лучше доверьтесь течению, пока не рассеялся туман. Но скоро он рассеется.

– Да, скоро будет светло, – отозвался Браун.

Тридцать или сорок человек, стоявшие с мушкетами перед частоколом, затаили дыхание. Буги, владелец пироги, тот самый, кого я видел на веранде Штейна, находился среди них и впоследствии рассказывал мне, что баркас, поравнявшись с низким мысом, вдруг словно вырос и навис, как гора.

– Если вы считаете, что имеет смысл переждать день в море, – крикнул Джим, – я постараюсь чего-нибудь вам прислать – теленка, ямсу… что придется.

Тень продолжала двигаться вперед.

– Да. Пришлите – донесся из тумана заглушенный голос.

Никто из внимательных слушателей не понял смысла этих слов, а потом Браун и его люди уплыли, скрылись бесшумно, словно призраки.

Так Браун, невидимый в тумане, уезжает из Патюзана, сидя бок о бок с Корнелиусом на корме баркаса.

– Может быть, вы получите теленка, – произнес Корнелиус. – О да! Теленка. И ямсу. Вы это получите, раз он сказал. Он всегда говорит правду. Он украл все, что у меня было. Полагаю, вам теленок нравится больше, чем награбленное добро.

– Я бы вам советовал держать язык за зубами, а не то как бы кто не швырнул вас за борт в этот проклятый туман, – сказал Браун.

Баркас, казалось, лежал неподвижно; ничего не было видно – даже воды у бортов; только водяная пыль, стекаясь в капли, струилась по бородам и лицам. Было жутко, сказал мне Браун. Каждый чувствовал себя так, словно он один плывет в лодке, преследуемый едва уловимыми вздохами бормочущих призраков.

– Вышвырните меня, да? Но я-то знаю, где я нахожусь, – угрюмо буркнул Корнелиус. – Я здесь много лет прожил.

– И все-таки ничего не можете разглядеть в таком тумане, – сказал Браун, откидываясь назад и держа руку на румпеле, ставшем бесполезным.

– Нет, могу! – огрызнулся Корнелиус.

– Очень приятно, – произнес Браун. – Значит, приходится верить, что вы вслепую можете найти проток, о котором говорили?