Юхан Борген - Маленький Лорд

– Мама, – окликнул он. – Мама!

– Наверное, это трудно, – вдруг сказала она.

Он сделал вид, будто не слышит.

– А что, если мы с тобой съедим по кусочку рыбы, которая осталась от обеда?

Она бросила на него радостный взгляд – материнский взгляд, обращенный к сыну, который вот-вот ускользнет от нее.

– Ты проголодался?

– Еще как!.. А ты можешь выпить рюмку «Либфраумильх». – Он сказал это наудачу, по вдохновению.

– А ты?

– Я выпью молока. Сейчас я все принесу.

– Да, но откупоривать бутылку ради меня одной…

Теперь она была в его власти. Он подумал об этом без всякого торжества, а просто с любовью.

– Я открою ее так, что не будет заметно. А кроме того, для очистки совести ты можешь налить рюмку и мне.

Да, теперь она была в его власти. И когда он склонился над ящиком со льдом, в котором стоял смешанный запах свежего льда, старого цинка и замороженного мяса, лежавшего на коротких досках, точно мосты, переброшенных поверх льдин, и увидел одну-единственную золотистую бутылку, покоящуюся на льду, как высший соблазн, предназначенный специально для этого вечера, он быстро и властно подумал о Кристине.

«Сойди вниз, – мысленно приказал он. – Сойди вниз и в одно мгновение разрушь все, для этого ты и создана, моя любимая».

– Дай мне бутылку, я сама ее открою, раз уж тебе хочется, чтобы я выпила вина.

– Иди в столовую и садись, мама! – Он ласково шлепнул ее по спине. – За кого ты принимаешь своего сына? Может, ты боишься, что я испорчу пробку?

В радостном возбуждении он говорил очень громко. Она зашикала на него. Они стояли над старым ящиком со льдом, как два заговорщика. Он шепнул:

– Ладно, иди и садись!

– Иди на цыпочках! – шепнула она в ответ. – А то тетя может услышать!

Он бесшумно поставил бутылку на стол, слегка дрожа от прикосновения влажной одежды. Расставил на подносе блюда, не забыл графинчик с уксусом, но забыл стакан для молока.

– Нет, не сюда, – патетически сказал он, войдя с подносом в столовую.

Он кивком показал ей, где она должна сесть: на белой софе в стиле рококо. Потом расставил на столе лакомства. Потом налил в рюмки вино, себе чуть-чуть – мать не хотела, чтобы он приучался пить. Потом снова наполнил ее рюмку, подал ей блюдо с холодной форелью. И пока она накладывала себе рыбу, он протянул через стол руку и погладил золотисто-каштановые волосы матери с ощущением блаженства, которое щекотало пальцы, не рождая мучительного отзвука во всем теле.

Мать поглощала еду. Поглощала с такой жадностью, что он испугался. Она глотала пищу не прожевывая. Она ела, как голодный мужчина, роняя маленькие кусочки нежной рыбы.

– Я вижу, ты проголодалась! – сказал он.

За окном шелестела летняя ночь. Сумрак уже по-настоящему сгустился. Только теперь он заметил, что на пиршественном столе – на их пиршественном столе – она зажгла две свечи.

– У меня такое чувство, будто я целый день не ела, – весело сказала она. – Будто все время чего-то боялась.

– Боялась?

Она подняла рюмку.

– Проклятый инстинкт! – беспечно сказала она.

– Инстинкт? – переспросил он с испугом.

– Тебе этого не понять, – ответила она. – Ты ребенок. Ты этого не знаешь. Это словно какой-то страх, боишься того, что миновало, боишься, что все минует… А знаешь, выпей немного вина, хотя бы пригуби.

Он пригубил. Они через стол обменялись взглядом.

– За твое здоровье, мой мальчик! – сказала она; в мягком свете свечей глаза ее излучали тепло.

– Знаешь, мама, что я тебе скажу, – произнес он торжественно. – Ты красивее всех.

– Кого всех? – удивленно спросила она.

– Всех.

– Маленький Лорд! – сказала она.

Он понял, что она хотела произнести это беспечным тоном. И сделал вид, будто она и произнесла это беспечным тоном. Он поднял рюмку, коснулся ее губами, почувствовал успокоительный холодок золотистого напитка и желание выпить еще. «Эрна!» – в ту же минуту подумал он.

Она спросила:

– О чем ты думаешь?

– Не знаю, мама. О том, что нам здесь очень хорошо.

– Какая славная девочка Эрна, – сказала она.

Он вздрогнул, но заметил, что она не обратила на это внимания. Проклятый инстинкт! А может, это просто случайность? Ему хотелось выяснить это сейчас же: неужели все, что происходит, в тот же миг становится известным кому-то другому? Неужели люди, состоящие в родстве, настолько похожи, что ничего не могут скрыть друг от друга?

– Почему ты сказала это именно сейчас? – спросил он, услышав настойчивость в собственном тоне.

– Почему? Сама не знаю, – ответила она и вдруг с испугом посмотрела на часы. – Мальчик мой, а знаешь ли ты, что тебе давно пора быть в постели!

Он знал, что она ответила правду и понимает, что он ей верит. Казалось, любые слова и фразы представляют собой шифр, понятный им обоим. Им двоим. Мы! Двое! Волнующие слова. Они снова увели Вилфреда далеко-далеко.

– Кстати, она заходила и спрашивала тебя.

– Кто? – Он ощупью пробирался назад через разнообразные миры.

– Как кто? Эрна! Мы же говорили о ней…

– Когда, мама? Когда это было?

– Примерно… да, пожалуй, недавно, с час назад. Впрочем, она даже ничего не спросила.

– Зачем же она приходила?

Проклятый инстинкт. Проклятый, трижды проклятый инстинкт. О чем догадалась эта робкая девочка, которая, казалось, была лишена какой бы то ни было проницательности?

– Зачем она приходила? Наверное, навестить… меня. Она принесла очаровательные анемоны.

Он посмотрел по направлению материнского взгляда и увидел букет в зеленой вазе на белом кабинетном рояле. Раньше Вилфред не заметил цветов. Эрна напоминала о себе. Она отныне как бы присутствовала в их доме.

Мать осушила рюмку и стала убирать со стола. Чары, связывавшие их, развеялись, осталась взаимная подозрительность, а может быть… Вилфред не мог поверить, что она что-то знает, сознает или хотя бы улавливает.

– Впрочем, я вспомнила, она говорила что-то о поездке на острова. Кажется, они собираются туда завтра.

– А ты поедешь с нами, мама? – неожиданно спросил он.

– Я…

– Не говори этого! – быстро перебил он.

– Чего – этого?

– Ты знаешь.

– Ну хорошо, предположим, знаю. Все равно, я уже слишком стара для таких пиратских вылазок. Я думаю, мы посидим дома – тетя Кристина и я.

– Тогда и я тоже.

– Но почему? – Она этого ждала и вдруг добавила: – А может, мы и поедем, во всяком случае Кристина. Ее ведь не было, когда заходила Эрна…

Точно она сказала: тебя и ее не было дома…

– Тем лучше, мама, мы побудем дома с тобой вдвоем!

Но на этот раз в его голосе не было уверенности, и он не сумел одержать победу. Чтобы ложь была правдоподобной, надо в нее верить.

Она сказала: – Уже поздно. – Голос был решительный и пустой, шифра больше не существовало. Они молча сидели за квадратным столом, не имея сил подняться и уйти.