Фабио Карпи - Собаки Иерусалима

Никомед в полной растерянности спрашивает его:

– Что с тобой, Рамондо? Ты раскаиваешься в содеянном?

Рамондо сердито кивает:

– Ну да, господин. Мы не должны были позволить ему убежать. Теперь этот мерзавец попросит убежища в замке… Станет есть ваш хлеб… Греться у вашего очага…

Никомед снисходительно улыбается.

– Ты все думаешь о замке. Ну и упрям же ты, Рамондо. – С этими словами он поднимается со своего, импровизированного ложа. – Иди-ка сюда.

Вместе со слугой Никомед подходит к стволу дерева, служащего опорой для навеса, вынимает из ножен меч и делает очередную зарубку.

– Нужно привести в порядок наш календарь. На стволе виднеются сотни зарубок – и горизонтальных, и вертикальных. Указывая на них широким жестом, Никомед говорит:

– Видишь, сколько времени мы уже в пути. Сколько миль проделали. Вот этими зарубками отмечены мили, а этими – дни… – Концом меча он делает на коре дерева круговую зарубку. – А вот этот кружок означает месяц. Ах, Рамондо, Рамондо… Мы уже целый месяц в пути, а ты все еще думаешь о каком-то замке.

Рамондо бросает полный тоски взгляд на возвышающийся неподалеку замок, потом смотрит на хозяина.

– А вы сами, господин, о чем думаете?

Никомед величественным, вполне достойным рыцаря жестом убирает меч в ножны.

– Я? Я думаю о Таранто, о судне, которое доставит нас в Дураццо. Там-то и начнется наше настоящее путешествие. Покинув родные берега, мы выйдем в открытое море. – Он укоризненно качает головой. – А ты, дорогой Рамондо, все еще толкуешь мне о замке.

Солнце клонится к закату. На небе ни облачка.

Никомед стоит под огромным раскидистым деревом, рядом со спокойно пощипывающим травку мулом, и, запрокинув голову, смотрит вверх, туда, где Рамондо сидит в развилке двух сучьев и созерцает заход солнца.

– Ну… Что ты там видишь?

– Ничего не вижу, господин. То есть вижу солнце.

– Как это – ничего? Вчера ты уверял, что кругом туман… Сегодня, сам говоришь, солнце… Попробуй подняться повыше.

Рамондо с большой неохотой карабкается вверх и устраивается на другом суку.

– А теперь смотри хорошенько и говори, что видишь, – не отстает Никомед.

Рамондо, приставив ладонь козырьком ко лбу, вглядывается вдаль.

А вдали стоит замок.

– Ну, что ты там видишь, Рамондо?

– Если я вам скажу, господин, вы рассердитесь. Так что мне лучше помолчать.

Никомед вздыхает.

– Все ясно. Тоска по родному дому мешает тебе видеть новые земли, по которым мы двигаемся к Иерусалиму. Но так мы никогда не доберемся до места, Рамондо. Это просто болезнь какая-то. Ну-ка, полезай еще выше.

Рамондо с. явным трудом выполняет приказ хозяина и снова прикладывает ладонь козырьком ко лбу.

– Теперь-то ты обязательно должен что-нибудь увидеть. Ну?

– Вижу… Вижу.

– Давай я тебе помогу. Сейчас ты должен видеть море. Видишь его?

Перед взором Рамондо расстилается море колеблющихся под легким ветерком колосьев.

– Ну же, Рамондо! Море, да?

– В общем… что-то…

– Так, молодец. Если ты видишь море, то ты не можешь не видеть гавани Таранто…

Рамондо боится спорить с хозяином, но и брать на себя слишком большую ответственность ему тоже не хочется.

– И правда…

– Гляди получше, напряги воображение, ну, давай. Опиши мне гавань Таранто и все эти корабли. Итак…

Потея от натуги и бормоча что-то нечленораздельное, Рамондо решается наконец принять условия игры, навязываемой ему Никомедом.

– Я вижу гавань и в ней много кораблей.

Никомед недовольно морщится.

– И это, по-твоему, описание? Скажи хотя бы, сколько там этих самых кораблей?…

Рамондо, загибая пальцы, делает вид, будто считает.

– Я умею считать только до десяти, а кораблей-то больше.

– И какие они?

– Ну, какие… Одни большие, другие поменьше…

Никомед качает головой, но вынужден довольствоваться этим ответом.

– Ладно, слезай, нам надо успеть добраться до порта и погрузиться на корабль до наступления темноты.

Рамондо начинает спускаться, а Никомед, пряча улыбку, замечает:

– Запомни хорошенько, Рамондо: язык – это главное. Сначала – слово, а потом все остальное, если оно, конечно, есть.

Ночь. Навес залит лунным светом. Мул привязан к дереву.

Никомед и Рамондо сидят на ворохе соломы. Голова и плечи Никомеда слегка покачиваются, словно.он действительно находится в открытом море.

– На корабле человек отдыхает, потому что корабль плывет, а человек сидит.

– И на телеге так, господин.

– Наша телега – ноги: крестоносцы не пользуются телегами. А ноги устают. Корабль же никогда не устает, он может плыть дни и ночи без устали, – говорит он, вздохнув, и продолжает покачиваться. – Мне хотелось бы быть кораблем, Рамондо.

– Нет, я хочу быть телегой: мне на земле лучше, чем на воде.

Теперь и Рамондо, поддавшись самовнушению, покачивается вместе с хозяином.

– Если ты не страдаешь морской болезнью, – продолжает Никомед, закрывая глаза, – можешь крепко спать, убаюканный волнами. А если у тебя морская болезнь, тогда попробуй зажмуриться и выдвинуть подбородок вперед…

Словно загипнотизированный словами Никомеда, Рамондо, смежив веки, выставляет подбородок. Потом несколько раз с трудом сглатывает слюну.

– Я еще никогда в жизни не плавал на корабле, господин…

– Тогда тебя обязательно должно укачать. Чувствуешь, какая болтанка? – Торс Никомеда словно по воле волн начинает покачиваться сильнее. – Ветер, наверно, поднялся.

Рамондо тоже сильнее мотает головой, всерьез включившись в игру, навязанную ему хозяином. Внезапно он зажимает рот рукой и вскакивает.

– Мне плохо, господин… Мой желудок…

Не окончив фразы, Рамондо выбегает из-под навеса. Никомед со вздохом констатирует:

– Это вполне естественно для человека, не привыкшего к морю. Через пару минут Рамондо возвращается.

– Мне не нравится море, господин, – говорит он с напряженной улыбкой, – совсем не нравится.

Никомед растягивается на соломе.

– Теперь нужно отдохнуть. Не поспать ли нам?

Рамондо тоже ложится. Голова Никомеда все еще слегка подрагивает.

– Путешествовать по морю всегда лучше во сне: времени не теряешь. Завтра утром мы прибудем в Дураццо.

Рамондо ухмыляется и бормочет:

– Еще одно слово. Теперь я знаю, хозяин, что никакой это не город…

Когда Рамондо закрывает глаза, рядом уже раздаются звуки, похожие на вздохи кузнечных мехов. Это храпит Никомед.