Джеймс Хайнс - Девяносто девять

Грегори закрыл глаза, пытаясь восстановить дыхание.

– Джиллиан, – пробормотал он, – мне кажется, что это не очень разумно…

Она приставила свою теплую, грубую ладонь к щеке Грегори, он открыл глаза и увидел, что Джиллиан наклонилась вперед, ее груди покачиваются над ним, волосы ниспадают ему на лицо. Она наклонилась и поцеловала его.

– Ш-ш, – произнесла она ему на ухо и начала двигаться. Сердце Грегори неистово билось, тепло и упругость тела

женщины были ему приятны, но холод и изумление в сочетании постоянно отвлекали его и постоянно пробуждали сильнейшее смущение. Грегори закрыл глаза и попытался представить, что в подобной ситуации следует делать, что следует говорить… ничего в голову не приходило. Открыв глаза, он вновь увидел над собой ее покачивающееся тело, ее губы, что-то произносящие без слов, и блестящий взгляд широко открытых глаз, застывший на его лице. Все это вызывало в нем одновременно и сильное волнение, и ужас.

Джиллиан кончила раньше него, внезапно с пронзительным криком упала на спину и перекатила его на себя, затем натянула одеяла на обоих и крепко сжала Грегори бедрами. Он продолжал совершать ритмические движения во влажной темноте под одеялами, а она молча гладила его плечи своими мощными руками, ее горячее дыхание обжигало ему лицо, а пружины кровати истошно скрипели. Грегори почти не видел ее под одеялом и в панике стал «работать» еще активнее, гонясь за пиком наслаждения, которое, однако, ускользало от него. Тут Джиллиан вновь вскрикнула и так сжала его своими бедрами, что он едва не задохнулся. Он кончил со всхлипом, дрожью и сильным ударом кровати о стену.

Казалось, в это мгновение Грегори был полностью опустошен, все вышло из него – усталость, страх, раздражение на Фиону, воспоминания о пережитом профессиональном унижении, – и он упал на спину рядом с Джиллиан, сердце его рвалось из груди наружу, дыхание перехватило от ледяного воздуха. Джиллиан поднялась и вновь оседлала его, сбросив все одеяла. Груди ее то поднимались, то опадали над ним, пот сверкал в мерцании свечи. Она закрыла глаза, обеими руками откинула назад волосы, сжала губы и начала дышать, широко раздувая ноздри. Возникало странное ощущение, что Джиллиан молится.

Грегори взирал на нее в полнейшем изумлении, широко открыв рот, в предельной усталости. Все тело его покрылось гусиной кожей. Он поднял руки и коснулся ими ее бедер, живота, грудей. И ему показалось, что он никогда в жизни не испытывал подобного наслаждения.

– Спасибо, – выдохнул он.

Джиллиан открыла глаза, пальцами провела по его рукам и прижала его ладони к своей горячей груди.

– Я хочу вам кое-что сказать, – произнесла она. Грегори взглянул ей в лицо. Глаза Джиллиан светились отраженными бликами свечи.

– Я люблю вас.

Грегори уставился на Джиллиан. Он снова открыл было рот, чтобы заговорить, но, так и не сказав ни слова, закрыл его. Хотелось что-то ей ответить, однако мозг был абсолютно пуст, будто все его извилины в одно мгновение стер приступ невыносимого, немыслимого ранее наслаждения. Наконец Грегори начал смеяться. Высвободив руку из-под груди Джиллиан, он зажал ею рот.

– Извините, – проговорил он, сжимая рот, но все равно никак не мог совладать с собой.

Теперь с той же силой и интенсивностью, с какой всего несколько мгновений назад излились из него все его проблемы и треволнения, изливался смех. Грегори смеялся так громко, что даже кровать тряслась под ним.

Джиллиан протянула руку и отняла его ладонь ото рта. Грегори прикусил губу, чтобы прекратить смех, но его член все еще находился внутри Джиллиан, и от пароксизмов смеха он вновь напрягся.

Она наклонилась вперед и сжала его, отчего Грегори вновь испытал острейшее наслаждение и застонал. Джиллиан прижалась к нему щекой, волосы ее упали ему на глаза.

– Не бойся, дорогой, – прошептала она. – Смеяться – хорошо. Ведь это на самом деле смешно.

Она снова сжала его, а Грегори разразился новым приступом смеха, исходившего из самых глубин его физического естества, смеха, выворачивавшего наизнанку, смеха, от которого раскачивалась кровать, а член все глубже входил в Джиллиан. Женщина ритмично двигалась, опершись на руки и глядя на Грегори широко открытыми глазами.

– Я люблю тебя! – воскликнула она. – Правда люблю.

– Я знаю, – ответил Грегори. От смеха у него из глаз полились слезы.

Он снова кончил, на сей раз с громким криком, Джиллиан прекратила движение и легла на него. Он слышал, как бьется ее сердце, ее дыхание щекотало ему ухо. От ее пота Грегори сделалось холодно, и он потянулся за одеялом.

– Джиллиан…

– М-м-м… – был ответ, она уткнулась ртом ему в шею.

– Джиллиан, – произнес он снова, хихикая. – Мы можем накрыться? Я замерзаю.

Джиллиан приподнялась и серьезно взглянула ему в глаза.

– Перевернись.

– Можно я натяну одеяла, Джиллиан? Здесь чертовски холодно.

Она улыбнулась ему, неожиданно по-девчоночьи игриво.

– Вначале перевернись. Грегори снова начал смеяться.

– Я хочу сделать тебе кое-что приятное, – сказала она.

– Что-то еще более приятное? – Грегори почувствовал, как расслабляется каждый мускул в его теле, ему не хотелось двигаться. – Джиллиан, если ты сделаешь что-то еще более приятное, чем то, что уже сделала, ты меня убьешь.

– Я знаю, – ответила Джиллиан, смеясь. – Повернись.

Она поднялась над ним и практически силой повернула его на живот. Обеими руками Грегори ухватился за подушку, прижавшись к ней щекой. Теперь одним глазом он мог видеть окно. Облака разогнало, и он видел слабое мерцание звезд и отраженный огонек свечи. До самого последнего момента Грегори не знал, что именно этого простого, даже примитивного удовольствия вожделела его душа больше чего бы то ни было еще. Именно о таком удовольствии говорил он Мартину на следующий день после своего приезда. И какой от него может быть вред? Он доставил радость одинокой вдове фермера и сам получил давно взыскуемое. Глупый анахронизм сельского празднества казался ему теперь таким далеким и ненужным. Черт с ними, с полевыми исследованиями. Пусть они себе играют в дартс до умопомрачения и танцуют всю ночь на обдуваемой ветрами вершине холма или обнаженные и с ног до головы разрисованные водят хороводы вокруг древних мегалитов, пока он проведет здесь недельку-другую в объятиях Джиллиан, трахаясь до полного забвения всего и вся вокруг. Расставание с ней может оказаться в сложившихся обстоятельствах достаточно сложным, но если все это разыграть в стиле приятной грусти, томной меланхолии, своеобразной tristesse [1]антропологического варианта «Мадам Баттерфляй»…

Джиллиан села ему на поясницу и крепко сжала Грегори бедрами. Он чувствовал, как она наклоняется, и услышал, как грохочет столик у него за спиной.