Клиффорд Ирвинг - Мистификация

– Беру.

План, естественно, заключался в том, что мы с Ховардом должны были провести нашу предполагаемую встречу на острове Парадиз. Но неожиданно, в результате жонглирования Никсона с днем рождения Линкольна, Хьюз изменил свои планы. Президентские причуды вынудили его превратиться из дремлющего отшельника в странствующего авантюриста. Правда, я, разумеется, об этом не знал. И вряд ли стоит добавлять, что невидимый миллиардер тоже не был в курсе.

При сходе с трапа в аэропорту Мехико туда-сюда носился молодой фотограф с "Поляроидом", снимая со скоростью пулемета спускающихся с самолета пассажиров. Нина подняла воротник старого кожаного пальто, спрятав лицо, и быстрыми шагами направилась к зданию терминала. Я поймал ее в воротах:

– Что случилось?

– О, будет просто прелестно, если эти снимки попадут на первую страницу "Сандей экспресс". Эдит и Фредерик будут просто счастливы. Это же конец твоего брака и мой официальный развод. Такой популярности мне не нужно.

– Ты шутишь? Маршалу бы это понравилось. – Ее новый менеджер месяцами действовал ей на нервы, как заведенный повторяя, что она звезда и должна вести себя соответственно. – Не хочу тебя разочаровывать, но это не аэропорт Кингс-Роуд в Челси. Если тебя не знают в Нью-Йорке, то уж здесь точно никому дела нет. А писатели, – пустился я в объяснения, – живут в счастливом болоте анонимности. Так сказать, одно из удовольствий быть известным, но неузнаваемым. К тому же этот парень делает обыкновенные туристические фотографии. Можешь расслабиться. – Я рассмеялся.

Ее глаза на миг затуманились, но затем Нина улыбнулась.

– Где мы остановились? – спросила она, когда мы прошли таможню и иммиграционный контроль.

– Мне надо позвонить, чтобы все выяснить. – Я нырнул в телефонную будку, сказав, что Хьюз или один из его таинственных посредников позаботились об удобствах. Я позвонил в "Америкэн экспресс" и подтвердил заказ апартаментов в отеле "Эль-Камино", который сделал в офисе на Парк-авеню. Номера не оказалось, но нашлась комната.

Нина ждала, сидя на моем чемодане, по краям обитом серебристыми полосами металла, где лежали радио, кассетник, смена нижнего белья, два старых свитера и пара джинсов. Она была в своем старом мешковатом кожаном пальто и свободных брюках, лицо скрыла под огромными восьмиугольными очками, а гриву золотистых волос забрала в косу и чопорно спрятала под черным шарфом. Нина Суперзвезда! Баронесса ван Палландт, мать троих детей, которую одна из лондонских газет недавно включила в список "десяти самых сексуальных женщин мира". Она сказала мне, что считает эту похвалу одной из десяти самых смешных шуток в мире. В какой-то мере я был с этим согласен. Без грима, потерянная и неуверенная в себе, Нина сгорбилась на чемодане – долговязая, почти неуклюжая фигура, способная превратиться в прекрасную женщину, только если сама того захочет, только если отпустит, отринет защитную оболочку обманутой жены и испуганной девочки. Большие серо-голубые глаза с тревогой взирали на меня.

– "Эль-Камино", – сказал я. – Он находится недалеко от города.

– Тебе надо оставаться там, чтобы встретиться с ним?

– Если мне позвонят. Иначе полетим в Оахаку утренним семичасовым рейсом.

– Давай сегодня погуляем, – предложила она, забираясь в такси. – Проведем сиесту в номере, а потом пойдем в город, послушаем марьячи.

– А если в это время позвонит Хьюз?

– Оставь сообщение для чертова ублюдка. Хочу быть с тобой. У нас так мало времени! – Она неожиданно улыбнулась, наклонилась ко мне и нежно поцеловала в щеку.

Спустя секунду после того, как мы сели в такси, к нам подбежал паренек, размахивая фотографией. Я уже было хотел отказаться, но потом внимательно посмотрел на снимок. Фотограф подловил меня в одиночестве, наверху посадочного трапа, с тревогой смотрящего в даль.

– Сколько?

– Quince pesos [9].

Я положил фотографию в портфель. Нина озадаченно нахмурилась, затем рассмеялась:

– Зачем тебе этот дурацкий снимок?

– Сувенир, – непринужденно ответил я.

"Эль-Камино" оказался огромным, современным, коричневого цвета palacio [10] в пригороде. Мексиканскому коридорному понадобилось пять минут, чтобы дотащить в комнату наш багаж по лабиринту широких, построенных на разных уровнях коридоров. Косые яркие лучи заходящего солнца все еще пробивались сквозь деревянные жалюзи на окне, через которое открывался вид на бассейн. Кровать была просто огромна. Я закрыл ставни так, чтобы в комнате порхали только мерцающие отблески уходящего дня. Когда обернулся, длинное гибкое тело Нины уже скрылось под простыней. Моя застенчивая тридцативосьмилетняя датская дева... Но она неожиданно откинула простыню к ногам. Я наклонился над ней и стал вытаскивать коричневые шпильки – медленно, одну за одной, пока золотая грива ее волос не рассыпалась по подушке. Нина закрыла глаза. В комнате стояла тишина и прохлада, полосы теплого солнечного света лежали на коричневом ковре. Наконец она моргнула несколько раз, нежно улыбнулась и пробормотала:

– Боже мой, не могу поверить...

Слова ее эхом отдались в этой спокойной, неожиданно столь интимной тишине.

– Я знаю.

– Мы действительно здесь? Вместе?

– Да, но лучше не верить в это.

Я разделся и скользнул на постель рядом с ней. Нина глубоко вздохнула и обвила рукой мои плечи.

Время от времени я просыпался, завертывался в одеяло, слегка отодвигался от Нины, видя, как полоски за окном вобрали в себя мглу вечера, а затем мрак ночи; но сон все глубже затягивал меня, заботы отступали, волнение растворилось. Комната была прохладной и тихой, как оазис.

Я почувствовал тепло тела Нины, когда она наклонилась над моим запястьем, чтобы посмотреть на светящийся циферблат часов.

– Уже почти полночь, – тихо воскликнула она. – Как же это вышло?

– Мне наплевать. А тебе?

– Тоже.

– Как насчет марьячи?

– Не стоит беспокоиться, – пробормотала она, затем включила лампу на прикроватном столике и посмотрела на меня с серьезным беспокойством в глазах и легкой тенью страха. – Тебе позвонили? Куда тебе нужно идти? Хьюз...

Темнота, секс, долгий сон – все это вместе иссушило мое притворство и способность лгать, лишило благоразумия. Если обманываешь тех, кому веришь и кого любишь, этому есть лишь одно оправдание: стремление не навредить им. В голове постоянно взвешиваешь ту боль, которую принесет твоим близким правда, и раны, нанесенные ложью и обманом. Рассматриваешь последствия своей трусости, а затем выбираешь. С Эдит, которую я любил и которой верил, выбор уже был сделан. "Сиди, ходи, бегай, но не смей колебаться". Так говорят наставники дзэна. Я старался следовать за ними, с трудом ковыляя далеко позади.