Ахмед Рушди - Сатанинские стихи

— Снижаемся.

Световые пушки освещает новое лицо, румяное, с тяжелой челюстью. У этого лица есть имя: бегущая строка появляются поперек его туники. Инспектор Стивен Кинч. Камера показывает его потому, что он — хороший человек на невозможном задании. Отец, мужчина, любящий хлебнуть пивка. Он говорит: нельзя-допустить-перемещений-по-территории полицейским-нужны-лучшие-средства-защиты смотрите-бунтовщики-поджигают-пластиковые-щиты. Он рассказывает об организованной преступности, политических агитаторах, бомбовых заводах, наркотиках. «Мы понимаем, что некоторые из этих детей могут чувствовать себя обиженными, но мы не будем и не может быть для общества мальчиками для битья». Ободренный огнями и терпеливыми, молчаливыми объективами, он идет дальше. Эти дети не знают, насколько им повезло, допускает он. Они должны посоветоваться с друзьями и родными. Африка, Азия, Карибы: вот где сейчас настоящие проблемы. Вот места, где недовольство людей может заслуживать уважение. А здесь все не так уж и плохо, все в порядке вещей; ни тебе резни, ни пыток, ни военных переворотов. Люди должны ценить то, что имеют, прежде, чем потеряют это. Наша земля всегда была мирной, говорит он. Наша трудолюбивая островная раса. — Позади него камера видит носилки, санитарные машины, боль. — Она замечает странные человекоподобные фигуры, поднимающиеся из чрева клуба «Горячий Воск», и признает в них изображения сильных мира сего. Инспектор Кинч объясняет. Они готовят их там в духовке, они называют это забавой, я лично не стал бы это так называть. — Камера взирает на восковые манекены с отвращением. — Не воняет ли здесь чем-то ведьмовским , чем-то людоедским? Не совершаются ли здесь черные искусства ? — Камера смотрит на разбитые окна. Она видит что-то горящее между: машина, магазин. Она не может понять — или показать, — чего добиваются всем этим. Эти люди жгут свои собственные улицы.

— Снижаемся.

Вот — ярко освещенный магазин видеоаппаратуры. Несколько экранов виднеются за окном; камера — самый безумный из нарциссистов [1938]— смотрит ТВ, создавая на мгновение беспредельное пространство телевизоров, исчезающее в точку.

— Снижаемся.

Вот — важная голова, купающаяся в лучах света: дискуссия в студии. Голова толкует о бандитах . Билли Кид, Нед Келли: они были людьми, стоящими за настолько же, насколько и против . Современные массовые убийцы, испытывая недостаток в этом героическом измерении, являются не более чем больными, испорченными существами, совершенно не состоявшимися как личности, чьи преступления отличает внимание к процедуре, к методологии — скажем, ритуалу ; ими движет, по всей видимости, стремление ничтожества обратить на себя внимание, выбраться из канавы и стать, хоть на мгновение, звездой. — Или некая смещенная жажда смерти: убить то, что ты любишь, и тем уничтожить себя. — Кто же такой Потрошитель Старушек? интересуется вопрошающий. И как там насчет Джека ? [1939] — Истинный преступник, настаивает голова, есть темное зеркальное изображение героя. — Может быть, эти бунтовщики? В голосе ведущего звучит вызов. Вы не боитесь поддаться очарованию, стремлению к «легитимизации»? — Голова мотается из стороны в сторону в знак отрицания, сокрушается о материализме нынешней молодежи. Ограбление видеомагазинов — не то, о чем толкует голова. — Но как же тогда со стариками? Буч Кэссиди [1940] , братья Джеймс [1941] , Капитан Лунный Свет [1942] , банда Келли. Все они — разве не так? — грабили банки.

— Снижаемся.

Позже, той же ночью, камера вернется к этой витрине. Телевизоров там не будет.

Камера следит с воздуха за входом в клуб «Горячий Воск». Теперь полиция покончила с восковыми изображениями и выводит настоящих людей. Камера приближается к арестованным: высокий альбинос; мужчина в костюме от Армани, напоминающий темное зеркальное изображение де Ниро; молоденькая девушка лет — скольки? — четырнадцати, пятнадцати? — угрюмый парень лет двадцати пяти или около того. Имена не называются; камера не знает этих лиц. Постепенно, однако, появляются факты. Ди-джею клуба, Сьюзанкеру Тарану, [1943]известному также как «Пинквалла», и его хозяину, господину Джону Масламе, будет предъявлено обвинение в крупномасштабной торговле наркотиками — крэком, [1944]«коричневым сахаром», [1945]гашишем, кокаином. Мужчина, арестованный вместе с ними, служащий Масламы в расположенном неподалеку музыкальном магазине «Попутные Ветра», зарегистрирован как владелец фургона, в котором было обнаружено неуточненное количество «тяжелых наркотиков»; а также несколько «горячих» видеомагнитофонов. Имя девочки — Анахита Суфьян; она — несовершеннолетняя, по-видимому, много пьет и, как намекают, состояла в сексуальных отношениях по крайней мере с одним из трех арестованных. Как отмечается далее, за ней водятся прогулы и связи с известными преступными типами: правонарушительница, это несомненно. — Освещенный журналист предложит народу эти лакомые кусочки много часов спустя после этого, но новости уже безумно несутся по улицам: Пинквалла! — И Воск: они разрушили это место — теперь и его ! — Отныне — война .

Однако это — как и многое другое — происходит в местах, куда не проникает взгляд камеры.

Джибрил:

ступая словно сквозь грезы, после нескольких дней блуждания по городу без еды и сна, с трубой по имени Азраил, надежно сокрытой в кармане пальто, он больше не осознает разницы между царствами грез и яви; — он понимает, что теперь должен обладать некоторой вездесущестью, ибо движется через несколько историй сразу: есть Джибрил, оплакивающий свое предательство в отношении Аллилуйи Конус, и Джибрил, парящий над смертным одром Пророка, и Джибрил, наблюдающий втайне за ходом паломничества через море, ожидая мига, когда сможет явить себя, и Джибрил, ощущающий, с каждым днем сильнее, желания врага, притягивая его все ближе, завлекая его в свои последние объятия: тонкого, лживого врага, принявшего облик его друга, Саладина, его самого настоящего друга, дабы усыпить его бдительность. И есть Джибрил, спускающийся по улицам Лондона, стремясь понять Волю Божию.

Должен ли он стать агентом Божьего гнева?

Или его любви?

Месть он или прощение? Должна ли фатальная труба остаться в его кармане, или же он должен вынуть его и вострубить?

(Я не даю ему никаких инструкций. Я и сам заинтригован его выбором — как результатом состязания по борьбе с самим собой. Характер против судьбы: стиль поединка свободный. Два падения, два покорных хлопка по ковру или нокаут решат исход схватки.)

Сражаясь, сквозь свои многочисленные истории, продолжает он свой путь. Бывает, он переживает за нее, Аллилуйю, ее донельзя возвышенное имя; но потом вспоминает дьявольские стишки и отбрасывает эти мысли. Рожок в его кармане зовет трубить; но он сдерживается. Теперь — не время. В поиске ключей — что делать? [1946]— следует он по улицам города.