Далия Трускиновская - Коломбине дозволено все

ЛАРИСА. Ну, я – женщина…

ОНО. Вяло. Еще раз.

ЛАРИСА. Женщина я.

ОНО. Вдохновения мало. Еще!

ЛАРИСА. Ну, баба я, баба я, баба!

ОНО. Так. И если меня не любили за мои достоинства, то полюбят за недостатки. Повторяй!

ЛАРИСА. То есть как?

ОНО. И если не замечают моих взглядов, я пущу в ход хитрость, увертливость и упрямство!

ЛАРИСА. Но каким же образом?

И тут буквально в двух словах наметило загадочное существо некий план и даже разбило его для доходчивости на ряд боевых операций. План был прост и забавен, хотя требовал некоторого риска, актерских данных и материальных затрат. Так что Лариса минут пять молчала в недоумении – и соблазнительна казалась ей эта затея, и нахальна, и вообще… А главное, в голове не укладывалось, как это она, человек уравновешенный, деловой и не склонный к авантюрам (если не считать совращения Соймонова), отважится на такие кошмарные деяния.

ОНО. Я понимаю. Ты еще не готова. Сегодняшних событий тебе мало. Ничего, не тороплю. Недолго осталось…

ЛАРИСА. Откуда ты знаешь?

ОНО. Твое самолюбие крепко задели. Еще два-три щелчка по больному месту – и порядок.

ЛАРИСА. И откуда же мне их ожидать?

ОНО. Отовсюду. Ты просто однажды очень отчетливо увидишь то, чего раньше замечать не желала… Ну, мне пора.

И тут только Лариса заметила, что странное существо достаточно к ней приблизилось, чтобы разглядеть его во всех подробностях. Костюм – чуть ли не шутовской, винегрет какой-то из разноцветных ромбов, но изящен и пикантен до крайности. Черный, сверкающий золотом и серебром корсаж падает на юбку дюжиной острых и длинных углов, и каждый такой хвост кончается красным шариком. Юбка из ромбов, широкая и довольно короткая, открывает ноги в белых чулках и красных башмачках. На цепочке, охватившей кисть руки, болтается веер. С уголков треуголки тоже свисают красные пушистые шарики. А на лице – бархатная маска, как будто это сиамская кошка нарядилась в женское платье…

ЛАРИСА. Коломбина?!

КОЛОМБИНА. Ха! Повелительница Коломбин! Но, говорю тебе, мне пора! Отдай душу Карнавалу, слышишь? Отдай душу Карнавалу!

Лариса уставилась на нее, не понимая этого странного призыва, а пестрый демон запел тихо-тихо, но так, что делалось жутковато:

Тут и голос, и ромбы вместе с ним растаяли. И кусочек пустоты стал быстро-быстро затягиваться, съежился и притворился, будто исчез. А за окном оказалось светлеющее небо.

Так что же, ожидаются бурные события?

Не знаю. Ведь есть еще и тормоза, не менее важные, чем право быть победительной женщиной.

Так что оставим героиню размышлять о прошлом и будущем и займемся, наконец, местным колоритом, чтоб уж больше к этой теме не возвращаться.

А странная сейчас у Ларисы улыбка. И ожерелье с шеи сняла, раскрутила на пальце…

Ох, не стоило Кологриву впутывать ее в свои амурные шашни, ох, не стоило!

Лариса проснулась часов в одиннадцать. Пока бездумно валялась в постели – оказалось, что половина двенадцатого. Пока позавтракала, оделась, накрасилась, причесалась – половина первого. И в час Лариса, как положено, была на работе.

В каждой редакции имеется корректура. Ее дело – следить, чтобы в газете не появлялись ошибки.

В почтенной газете, выходящей пять или шесть раз в неделю, как правило, восемь корректоров. Работают они посменно, через день. Смена длится часов восемь-девять, но требует полной выкладки. Бывают смены и по двенадцать часов – когда идет официоз, то есть правительственные сообщения, речи на съездах и вообще все то, что должно наутро дойти до читателя по всей стране.

График работы корректуры, на первый взгляд, кажется санаторным. Скажем, Лариса работает в понедельник, среду и пятницу, имея четыре выходных в неделю. И хотелось бы мне посмотреть на женщину, которая отказалась бы от такого блаженства!

Но в богадельню, как иногда сгоряча называют корректуру в редакции, тоже не каждого возьмут. Будут две недели проверять на глазастость, а потом объявят: «Не видит ошибок!» И поди поспорь…

Корректура в редакционном коллективе – это государство в государстве, со своими обычаями, своими мелкими интригами и даже со своим языком. Иногда она позволяет себе порезвиться в просторах русской грамматики. Так, например, неизвестно, кто первый выудил из тьмы веков суффикс «ея», но в течение полугода, не меньше, вражья смена вместо «свадьба» говорила «свадьбея» и, соответственно, «субботея», «просьбея», «зарплатея». Первая смена в пику ей ввела в обращение «свадьбец», «просьбец», «зарплатец» – и все это с ударением на последнем слоге.

Во всякой корректуре существуют свои герои, свои легенды, свои анекдоты. Новичкам рассказывают про асов былых времен, устремлявших единственный взор на подписную полосу и замечавших отсутствие запятой в середине третьей колонки. Их устрашают преданиями о роковых ошибках, за которые снимали редакторов. Повествуют о корректорских ляпсусах времен царя Александра, чьего порядкового номера никто, к сожалению, не помнит. Якобы в отчете о коронации было напечатано: «…митрополит возложил на голову его императорского величества ворону». И якобы появилось в следующем номере той газетенки кошмарное опровержение – мол, каемся, ошиблись и предлагаем вам, милостивые государи, правильный текст; «…митрополит возложил на голову его императорского величества корову…»

Вот где работает Лариса, и даже успешно, ибо два года назад ее назначили старшим корректором. Честно говоря, после суетливой должности корреспондента многотиражки корректура ей показалась раем. И скисли планы борьбы за место в отделе, а материалы из-под ее пера появлялись лишь из материальных соображений, потому что сотня в месяц – это аккурат на квартиру, кофе и косметику, и даже если выкраивать по двадцатке, то на приличное зимнее пальто будешь копить года полтора, не меньше.

Не то, чтоб окунулась она в корректорский быт, а было ей там после пережитых несколько лет назад волнений спокойно, и могла она издали обожать Кологрива.

А Кологрив стремительно делал карьеру. За пять лет побывал он выпускающим в секретариате, заместителем ответственного секретаря, корреспондентом, опять заместителем, два месяца для приличия – завотделом информации, чтоб не вышло слишком большого прыжка по служебной лестнице, и, наконец, стал заместителем редактора. Останавливаться же на этом он явно не собирался.

Но пусть уж наслаждается Кологрив последними мирными деньками перед великими передрягами. Последуем лучше за Ларисой в фантастическое учреждение, именуемое редакцией. Ибо только в канцелярии господа бога и в редакционном секретариате услышишь, пожалуй, такой диалог: