Далия Трускиновская - Коломбине дозволено все

ЛАРИСА. Карнавальные отношения меня тоже не устраивают.

НИКА. Отношения будут такими, каких ты сама захочешь. Ясно? Никто не сможет навязать тебе роли приличной жены, как твой Соймонов, или роли боевого коня, как твой Кологрив. Запомни главный закон Карнавала. Коломбине дозволено все! Кого и чего бы она ни пожелала, она имеет право взять. Кто и что бы ей ни надоело – она имеет право отбросить. Вот и все.

И, пока Лариса осваивала этот неожиданный закон, Ника взмахнула пестрым одеянием – и оно какбудто само улетело с кухни в комнату, а Ника уже жаловалась на городское хозяйство и дворников, потому что недавно, вылезая ночью из машины, попала в колдобину и сломала каблук у выходных туфель. Она даже принесла на кухню туфлю с отлетевшим каблуком, чтобы Лариса оценила величину потери. Но Лариса вместо того задумалась, держа в руке тонкий и острый, словно стилет, каблук.

ЛАРИСА. Между прочим, если бы осуществлять план завоевания Кологрива, то этот каблук здорово бы пригодился…

Ника на это не сказала ни слова, и правильно сделала. Иначе завязался бы спор о том, стоит или не стоит уважающей себя женщине пускаться в такие авантюры, и Ника настаивала бы на активных действиях, а Лариса из чувства противоречия от них отказалась бы.

Так что в голове у Ларисы твердо засела мысль об осуществимости злодейского плана. И она засобиралась домой.

НИКА. Катись, только вынеси в кладовку картошку.

ЛАРИСА. Белых мышек боишься?

НИКА. Белой горячки боюсь.

Трепещущей рукой взялась Лариса за корзинку. Ведь знала же она, что есть в кладовке какой-то феномен, какое-то наваждение, но говорить об этом Нике не хотела из педагогических соображений.

И загадала тут Лариса – как развернутся события в кладовке, так пусть и получится со злодейским планом! Эта мысль помогла ей решительно отворить дверь и вступить в кладовку.

На сей раз она пробыла там подольше, и не потому, что рухнула в обморок. Белые мышки резвились на той же полке. Лариса героически на них уставилась, и ей показалось странным, что, шныряя, они как бы темнели на глазах, зато полка светлела. Лариса подошла поближе, мыши смылись, и тут все объяснилось. В пакете с мукой была прогрызена основательная дырка.

Лариса, на манер Людмилы, обозвала себя дурой фирменной, хотя вывалявшаяся в муке мышь, пожалуй, и самого Кологрива привела бы в смятение. Но у нее хватило стойкости не раскрывать тайну Нике.

Пророчество могло значить лишь одно – что паника окажется напрасной и план удивительно легко осуществится.

Домой Лариса помчалась на такси, но машину отпустила в квартале от дома, создав иллюзию приезда с работы на автобусе.

С Соймоновым она встретилась у подъезда.

Трудно описать Соймонова Валерия Яковлевича – тридцати трех лет от роду, разведенного, среднего роста и средней упитанности, инженера на среднем предприятии. Это был тот самый, фигурирующий в статистических отчетах гражданин, который ходит в кино пятнадцать с половиной раз в год, выписывает шесть и три десятых периодических изданий и поедает указанное в годовых сводках на душу населения количество мяса, молока и яиц.

Словом, этот среднестатистический жених со средней скоростью двигался к Ларисиному подъезду, ничем не выделяясь среди прохожих, и даже радуя чей-то взгляд своей среднеэлегантной внешностью.

Возвращаясь домой, Лариса опять впала в сомнение относительно плана, и поэтому обрадовалась Соймонову. Соймонов – это была вполне реальная надежда на мирное и будничное счастье, на семью, на ровные и хорошие отношения.

Она предупредила жениха, что задержалась по уважительной причине – Марианна справляла день рождения. В свое время они вдвоем познакомились с Соймоновым, и Ларисе было очень удобно завлекать его, прикрываясь неопытной в таких делах Марианной. Потом завлеченный Соймонов свел к нулю контакты с Марианной, так что поймать Ларису на вранье он не мог, а опоздание и хмель получили объяснение.

Доверив Соймонову стряпню ужина, Лариса побежала к Асе. Но не только из-за Диминых проказ – она хотела покаяться в шальных затеях, получить нагоняй и оставить безумные планы навеки. Ася могла ее легко встряхнуть и наставить на путь истинный – ведь именно Ася была инициатором совращения Соймонова, хотя речь сперва шла не о замужестве. И именно Ася сообразила, что он по всем качествам годится на роль образцового супруга. Соймонов, видя хорошее к себе отношение, сильно Асю зауважал, и дружбе Аси с Ларисой всячески покровительствовал.

Дима стирал в ванной. Лариса всунулась туда и узнала, что незнакомка ни словом не проболталась ему о своей рискованной затее. А Дима имел вид благополучного супруга, которого никто из дому выставлять не собирается. И, поскольку служебная инструкция не требовала от него контактов с лаборанткой из соседнего отдела, то он и не обременял незнакомку своим обществом.

Стало тут Ларисе немного противно. Подумала она, что и Кологрив, рявкни Валентина посерьезнее, так же отшатнется от Людмилы, или от той, что сменит ее, и будет ходить по редакционному коридору с безмятежной физиономией, А Людмила – или та, что сменит ее? – они-то как очухиваться будут?

И всплыл в памяти голос незнакомки, которая тут же, на кухне, так смешно и неловко боролась за этого Диму, время от времени бросая на Ларису взгляд бездомной кошки, прокравшейся я теплый уголок и ждущей – когда же выгонят…

И показалось Ларисе, что незнакомка чем-то похожа на Людмилу – разумеется, не характером, Людмила ввек не пойдет объясняться с Валентиной, а чем-то еще. Пожалуй, походкой, а может, и не только…

Ася неважно себя чувствовала, разговор не состоялся, и Лариса вернулась к Соймонову. Он успел принять душ, раздеться и лечь. Ужин ждал их на столике у постели. Лариса минут десять повозилась в ванной и пришла к жениху.

И было ей в эти десять минут смутно. Голосом Аси она внушала себе, что погоня за Кологривом не стоит близости хорошего человека Соймонова. Правда, Лариса прекрасно знала, что отношение Соймонова к ней еще не доросло до любви, но они с Асей вычислили, что через полгода среднеарифметический жених привяжется к невесте со всей душевной силой, на какую способен, а большего требовать нельзя ни от кого на свете. Но от этого Ларисе легче не становилось.

И забралась она под одеяло, и прижалась к жениху, как будто хотела сконцентрировать эти полгода в одном мгновении и привязать себя к Соймонову хотя бы благодарностью за его будущее чувство.

Но Соймонов, приласкав ее, завел какой-то совершенно неподходящий разговор насчет импортных спальных гарнитуров, квадратных метров и денег. Волей-неволей Лариса что-то отвечала ему.

И вдруг ее словно пружиной подбросило.