Эрик Маккормак - Летучий голландец

– Нет, – ответил Томас. – Лучше отдохните как следует. Встретитесь с ней завтра.

Роуленд кивнул. Он окинул взглядом номер – большую комнату с высокими потолками.

– Я немножко почитаю записи, – сказал он. – Интересно, какие сны мне приснятся здесь. На Ватуа говорят, что сны зависят от того, где находишься.

Роуленд подошел к окну, открыл занавески и стал смотреть на мир внизу.

– Позвоните и закажите себе еду в номер, – сказал Томас и вышел.

В холле он позвонил и вызвал такси. Вскоре машина приехала и затормозила, скользя, перед входом; столб выхлопных газов поднимался за нею, словно кошачий хвост. Садясь в такси, Томас поднял голову и посмотрел на третий этаж. Роуленд стоял, раскинув руки и опираясь на оконную раму. Он был похож на гигантское насекомое или распятого человека.

На дорогах города царила суматоха, и такси, изворачиваясь и скользя, двигалось вперед. В отличие от водителя, который их вез из Торонто молча, этот сразу начал говорить.

– В такую погоду нужно быть настоящим шофером, – сказал он, кивая себе круглой лысой головой.

– Правда? – спросил Томас – не очень охотно, потому что очень устал.

– В прошлом месяце в метель, – сказал таксист, – водитель грузовика спутал железнодорожный переезд с перекрестком Виктории-стрит.

– В метель? – переспросил Томас.

– Вас, наверное, не было в городе, – сказал водитель. – Здесь случилась очень ранняя метель три недели назад. Снег пролежал недолго.

Томас подсчитал, что сам он в это время, видимо, проклинал духоту и жару.

– Так этот водитель, – продолжал таксист, – свернул налево на пути и проехал по ним сто ярдов, пока не застрял. Тогда он понял, что находится на железной дороге, и вылез, чтобы позвать на помощь. Но в это время там проходил шестичасовой экспресс, смял грузовик, протащив его целую милю по рельсам, и свалил под насыпь.

– Н-да, – сказал Томас, не зная, что еще сказать.

– Вот я и говорю – ужасная погода, – сказал водитель. – Дороги путают с рельсами, грузовики – с поездами. Не знаешь, твердая под тобой дорога или нет. – Он покачал головой. – Да, все любят снег… Он очень красивый, но опасный.

– Как и многое в этом мире, – сказал Томас.

Он поставил чемодан в прихожей материнского дома и сразу пошел в библиотеку. Рейчел сидела у камина, в кресле с цветочным узором. Черно-белая кошка лежала у нее на коленях, рыжая – на спинке кресла. Глаза кошек сверкали отраженным светом огня.

За столом рядом с книжными шкафами, в полутьме, сидел еще один человек – доктор Веббер.

Томас сразу подошел к Рейчел. Его потрясло, как она изменилась за те несколько недель, что его не было дома. Взгляд за очками в тонкой оправе был все так же проницателен, но кожа на лица стала прозрачной; маленькие синие вены, словно живые существа, выбирались все сильнее наружу. Волосы, заколотые в пучок, казались еще белее, чем раньше. Когда Томас наклонился и поцеловал мать в лоб, обе кошки заворчали на него.

– Пенни, Дейзи, тихо! – Она попыталась сказать это сердито, но Томас не мог не заметить, насколько слабее стал ее голос; ему не хватало упругости, как сдувающемуся шарику.

Потом Томас подошел к доктору Вебберу и пожал ему руку.

– Я рад, что ты вернулся, – сказал Веббер. Он тоже казался еще более высохшим, чем в последний раз, – хотя его губы в свете настольной лампы выглядели все такими же ярко-красными. Глаза Веббера были полны тревоги.

После того как Томас съел несколько бутербродов и сел со стаканом вина в руке, Рейчел и Веббер стали расспрашивать его о Роуленде. Рейчел особенно заинтересовалась двумя женщинами с острова, о которых Томасу пришлось рассказать. Она заставила его описать их подробно, и когда он это сделал, как сумел, Рейчел замолчала, гладя кошку, лежавшую на коленях.

Через какое-то время она спросила:

– Как ты думаешь, он счастлив?

– Не знаю, – ответил Томас. – Возможно. Трудно сказать, что происходит в душе у другого человека. – Он сам часто вспоминал этих неторопливых женщин, и те потусторонние звуки, которые они издавали, когда Роуленд уезжал. Возможно, эти женщины действительно любят его.

Доктор Веббер слушал.

– У Роуленда очень странная жизнь, – сказал он так, будто жизнь эта находится за пределами его понимания. – Но мне кажется, это как раз то, чего он хотел.

– Он удивился, когда увидел тебя? – спросила Рейчел. – Спрашивал, почему я хочу видеть его?

– Да, – ответил Томас.

– И? – спросила она. – Что ты сказал ему? Томас на минуту задумался:

– Сейчас вспомню. Я сказал, что ты хочешь знать, кто был тот человек, который пришел к тебе и назвался Роулендом.

Она вся превратилась в слух:

– Что он ответил?

– Ничего особенного, – сказал Томас. – Он сказал, что знает, кто это.

– И что? – спросила она, ожидая продолжения.

– Ничего, – ответил Томас. – Мы больше об этом не разговаривали.

Она покачала головой.

– Ты хочешь сказать, – спросила она, – что не узнал у него, кто это был? Не спросил о нем ничего? Ах, Томас, Томас. Неужели в тебе нет ни капли любопытства?

Томас подумал, что его мог бы обвинить в этом кто угодно, только не она – она, которая прожила с человеком годы, даже не позволив ему назвать свое настоящее имя. Но он не захотел с ней спорить.

– В любом случае, Роуленд не сможет остаться здесь надолго, – сказал он. – Максимум на два-три дня. У него встреча с издателем в Торонто по поводу книги о его исследованиях. Потом он должен возвращаться к семье.

– Договорись с ним, чтобы он пришел завтра после обеда, – сказала Рейчел. Потом она откинулась на спинку – сама как выцветший цвет в узоре кресла. – Теперь я пойду спать. Мне понадобятся силы.

Доктор Веббер помог ей встать с кресла и взойти по лестнице. Она поднималась очень медленно, еле передвигая ноги с одной ступеньки на другую. Обе кошки шли за ней, оглядываясь на Томаса – непрошеного гостя.

Доктор Веббер спустился обратно через несколько минут.

– Я дал ей лекарство. Ей нужно поспать, – сказал он.

Томас встревожился:

– Как она?

– Она очень больна. Она уже плохо себя чувствовала и перед тем, как ты уехал; но не хотела тебе этого говорить, – Веббер облизал красные губы, напомнив Томасу одного из тех средневековых святых, которые выпивали ежедневно стакан гноя из язв прокаженных.

– Она… умирает? – спросил наконец Томас. Ему показалось, что мать как-то усохла, уменьшилась, словно приготовившись к смерти.

– Она из тех женщин, которые умирают, лишь когда закончат все свои дела, – сказал Веббер. – Ты же знаешь свою мать.

Он медленно выдохнул дым, демонстрируя пурпурную, испещренную венами изнанку губ.

Томас подумал: «Нет, я совсем ее не знаю». Временами ее душа была для него словно рыба, ускользавшая, когда он пытался ее поймать.