Чарльз Сноу - Пора надежд

Перед тем как отправиться к Идену, я заглянул в кабинет Джорджа и сказал ему о своем намерении. Джордж помрачнел, но не произнес ни слова. Времени для объяснений у нас не было: в коридоре, у самой двери, уже слышались размеренные шаги Идена.

Иден уселся в кресло. Теперь колебаться было уже поздно, я стоял у него в кабинете, и мне оставалось лишь расположить его в свою пользу. Я сказал ему, что его благосклонность воодушевила меня и придала мне отваги. И если я нацеливаюсь так высоко, — почтительно и в то же время нагловато добавил я, зная, что такой тон должен прийтись ему по сердцу, — то в этом виноват лишь он один: уж очень благосклонно он меня поддержал! Сейчас Иден нравился мне еще больше, чем прежде, я смотрел на него другими глазами, весь напрягшись от возбуждения — возбуждения, которое было мне даже приятно. Я с поразительной четкостью видел в нем все — от самодовольной, скупой, снисходительной улыбки до облупившейся от загара кожи на самой макушке лысины.

Иден был польщен — это несомненно. Но такой солидный человек не мог, конечно, сразу отказаться от своих суждений и сдаться только потому, что ему польстили. Он подумал немного, лицо его приняло суровое, грозное, даже осуждающее выражение, но чувствовалось, что он втайне проникся уважением ко мне.

— Такие вещи, конечно, случаются, — сказал он, сложив вместе кончики пальцев. — Молодежи свойственно идти напролом. Но я не выполнил бы своего долга, Элиот, если бы не предупредил вас, что вы поступаете крайне опрометчиво. Я считал вас более осмотрительным. Боюсь, что вы слишком поддаетесь влиянию ваших необузданных друзей.

Я сказал Идену, что к этому решению я пришел сам, но он недоверчиво покачал головой. Он был убежден, что виноват во всем Пассант, и чем больше я отрицал это, тем больше он упорствовал в своем заблуждении.

— Не забывайте, что сами-то ваши друзья уже сдали экзамены и имеют звание стряпчего, — продолжал он. — Не думаю, чтоб это была подходящая для вас компания, хотя вы почти одного возраста. Впрочем, ошибок в жизни вам все равно не избежать. Я вас понимаю, Элиот! Все мы были когда-то молоды. Помнится, и я в свое время отдал дань сумасбродству. Не рискнешь — не выиграешь, так ведь вы рассуждаете, правда? Мы все прошли через это, Элиот, все без исключения! Но надо же иметь хоть чуточку благоразумия!

Он был уверен, что я принял решение наспех, и взял с меня слово, что я не-сделаю серьезного шага, не подумав еще недели две. Если я не соглашусь на эту отсрочку, то он, Иден, откажется рекомендовать меня знакомому адвокату, без содействия которого мне не пройти через все препоны и не получить разрешения на сдачу экзаменов для вступления в адвокатскую корпорацию.

— Я не убежден, молодой человек, что мне не следует отказать вам напрямик в ваших же интересах! — сказал Иден. — Возможно, в ваших же интересах мне надо было бы воспрепятствовать вам. Но я надеюсь, что за эти две недели вы сами поостынете и передумаете!

«В ваших же интересах» — эту зловещую формулу я услышал тогда впервые в жизни. А сколько раз слышал я ее потом — на собраниях в колледжах, на заседаниях различных комитетов Уайтхолла и в самых высоких инстанциях, где эти слова произносили громко, с сознанием собственной правоты, и всякий раз это означало, что какого-то беднягу собираются обвести вокруг пальца. Однако Иден произнес эти слова без особой убежденности. Хоть он и отговаривал меня, но чувствовалось, что мое решение пришлось ему по душе. Он относился ко мне тепло и по-дружески покровительственно, и этому отношению не суждено было с годами измениться. Я вышел из его кабинета в самом веселом настроении, на душе у меня было необыкновенно легко.

И тут я увидел Джорджа, поджидавшего меня в коридоре, у двери в свою комнату.

— Пойдем выпьем по стаканчику чая, — предложил он мне тоном, в котором звучала злость и обида.

Но я способен был выдержать любую вспышку злости. В буфете при кино, куда мы зашли, Джордж заявил, что я глупец, бездарность, недоношенный дилетант и путаник, строящий воздушные замки и считающий ниже своего достоинства ходить по земле. Я уже привык к темпераменту Джорджа и пропустил его ругань мимо ушей. Да и чего другого, кроме резкостей, мог я ждать от него в тот день? Не очень-то учтиво и деликатно я поступил, до последней минуты скрывая от него свои планы.

Я заранее отчетливо представлял себе, что мне придется выслушать. Он кричал на меня, нимало не заботясь о том, что вокруг сидят люди, — кричал с гневом, который я вполне заслужил, и с горечью, которой я уже никак не ожидал. Джордж распалился до предела: весь буфет теперь знал о том, чего мне будет стоить моя «чудовищная по нелепости затея». Он сам, сердито бурча, вытянул из меня эти сведения и громовым голосом повторил их во всеуслышание. Двести восемь фунтов одним махом выложить на стол! Да в самом лучшем случае, даже если я останусь «на этой жалкой работе для зеленых юнцов» (нимало не щадя меня, выкрикнул Джордж), что было бы полным идиотизмом, коль скоро я хочу преуспеть в своей безумной авантюре, — так вот, даже если не произойдет ничего неожиданного и мне чертовски повезет, у меня останется всего восемьдесят фунтов!

— А как быть с платой за стажировку? И, кроме того, разве в той проклятой джентльменской среде, в которую ты так стремишься попасть, не принято быть приписанным к какому-нибудь стойлу, просиживать штаны с разными идиотами и платить за эту привилегию кругленькую сумму?

Джордж, по своему обыкновению, оперировал фактами. Мне потребуется сто фунтов на оплату стажировки и, кроме того, изрядная сумма, чтобы не умереть с голоду до тех пор, пока я стану зарабатывать, а до этого пройдет, конечно, не один год. Я же могу рассчитывать лишь на жалкие восемьдесят фунтов, которые останутся у меня после уплаты за право сдачи экзаменов, да на стажерское пособие, если, конечно, я его добьюсь.

— Да если ты еще сохранил хоть крупицу здравого смысла, в чем я начинаю сомневаться, неужели можно строить на этом расчеты? Какой другой источник существования на всем белом свете у тебя есть?

— Я займу денег.

— Но кто же, черт возьми, станет тебе их одалживать? И ради чего? Ради затеи, порожденной чудовищным, поистине преступным безумием!..

В сущности, Джордж и тетя Милли были единственными людьми, на которых я мог всерьез рассчитывать как на возможных кредиторов. В свое время, когда Джордж уговаривал меня избрать профессию стряпчего, он сам вызывался стать моим «банкиром». Как он предполагал осуществить это свое намерение, мне не ясно; теперь я знал, что никакого капитала у него не было и что весь его доход составляло жалованье, не достигавшее и трехсот фунтов в год, причем часть этих денег он отсылал родителям. Тем не менее он обещал тогда одолжить мне сто фунтов и сейчас мучился угрызениями совести, видя, что должен взять свое обещание обратно. Он был не только великодушен, но и любил держать слово. Однако сейчас им владели гнев и огорчение. Он не желал больше принимать участие в устройстве моего будущего и умывал руки. Тем не менее он счел необходимым сказать: