Евгений Гришковец - Асфальт

– Про нашу погоду тебе шутить уже не позволено. Ты про свою московскую шути, – пробурчал Дима. – Но смотри, чтобы к моему приезду погоду подготовил хорошую.

– Постараюсь. Есть у меня пара верных телефонов. Я позвоню насчёт погоды. Напомни, когда ты точно приезжаешь?

В это время Мишино такси обгоняла, мигая огнями и завывая сиреной, пожарная машина, следом за ней другая такая же. Несколько секунд из-за воя сирен Диминого голоса не было слышно.

– Это что там такое у тебя происходит? – спросил Дима, когда стало тише.

– Да ничего, – ответил Миша рассеянно. – Это я тут в такси еду по твоей любимой Москве. Где-то что-то, видимо, горит. Пожарные проехали.

– Катаешься?

– Еду к приятелю.

– Да-а-а, красиво жить не запретишь! Выпивать небось будете? Взял такси, чтобы выпить? Правильно! Пьяный за рулём – преступник! Это я тебе как прокурор заявляю.

– Всё верно, брат. От прокуратуры ничего не утаить. Выпить придётся. Ты давай, приезжай скорее!

– Приеду, приеду. Готовься, – сказал Дима снова лениво. – А я как услышал там у тебя сирены, подумал: что это там у тебя? Тоже, что ли, кино с погонями или настоящая погоня? Во, думаю, брат Миша там даёт!

– Эх, брат! Если бы! – ответил Миша с горькой ухмылкой.

Когда он наконец расплатился с таксистом, который всё же довёз его куда было нужно, тот, не дождавшись, пока Миша выйдет из машины, резко и громко включил музыку и поспешил закурить. Звучавшая песня была практически такая же, как та, что Миша попросил выключить, только более жалостливая. Покидая такси, он успел услышать про то, как птицы летели над тюрьмой.

Миша опоздал почти на час. Володина студия находилась в полуподвале какого-то административного здания. Там к Мишиному приходу было уже или ещё скучно. Собрались ребята Володиного с Мишей возраста, в основном бывшие однокашники и просто те, кто когда-то играл музыку под Володиным началом в гараже возле дома на Кутузовском. Пришло человек пятнадцать бывших юных музыкантов, некоторые с жёнами. Все знали и помнили Юлю, да и не могли не помнить. Все побывали у неё на кухне, все хоть немного но попили сваренного ею кофе, все с ней хоть раз поговорили. Многим она помогала впоследствии, когда уже те не репетировали с Володей в гараже, да и вообще, забыли про музыку. К ней обращались бывшие гаражные музыканты со своими семейными медицинскими проблемами. Короче, все, кто собрался в студии, Юлю хорошо знали.

Когда Миша спустился и вошёл, в студии громко звучала музыка. Все собравшиеся сидели вдоль стен кто на чём. Свет горел приглушённо, в разных местах были расставлены зажжённые свечи. В центре большого квадратного помещения стоял стол, на котором было много разных бутылок, пластмассовых тарелок с закуской и одноразовых стаканов. У дальней от входа стены были установлены барабаны, аппаратура и другие инструменты. Но это было помещение не самой студии. Это было что-то вроде фойе. Двери в студийные пространства, где стояла всякая дорогая и высокопрофессиональная музыкальная техника, были закрыты. Володя никогда не пустил бы туда так много народа сразу.

Володя играл на гитаре, а на других инструментах те ребята, которые многие годы, хотя бы изредка, заходили к нему поиграть по старой памяти. Миша тоже, бывало, принимал участие, но давно уже не захаживал туда, чтобы помузицировать.

Звучал какой-то очень сложный и бесконечный блюз Володиного сочинения. Все, кто не играл, сидели и слушали с грустными, а кое-кто и со скорбными лицами. Горели свечи. Мише всё это не понравилось.

Он и в свечах, и в лицах, и в блюзе, но главным образом в свечах, увидел неправду и фальшь. Ему не захотелось в этом участвовать. Слова брата Димы из их последнего разговора вошли в сознание, как гвоздь. Миша устал за последние шесть дней от присутствия Юли в его жизни. Так много и активно она при жизни в его жизни не присутствовала. Он просто от неё устал. И его сильно напугало то, что Димины страшные и жёсткие слова ему показались справедливыми по отношению к Юле. А он не хотел так думать. Он Юлю любил и, как ему казалось до утра вторника, знал её и понимал.

Миша услышал блюз, увидел лица, свечи и сразу подумал, что Юле всё это тоже не понравилось бы. Она обязательно как-нибудь остро пошутила бы по поводу кислых лиц и тягостной атмосферы. Она не потерпела бы фальши. И блюз этот тоже не стала бы слушать. Пошла бы курить или начала бы громко зевать.

Миша вошёл, блюз оборвался.

– Ну вот и долгожданный Миша, – сказал Володя громко. – Клавиши тебя ждут.

– И мы тоже заждались, – сказала Вика из дальнего угла. Миша некоторое время со всеми здоровался. Кого-то из ребят он не видел лет десять. Все сильно изменились. Пара человек до сих пор носила длинные волосы, не такие длинные, как у Володи, конечно, но всё равно длинные. А кто-то, наоборот, был в костюме, при галстуке и аккуратно стрижен. Пришедшие жёны были разных возрастов, но кого-то Миша помнил ещё студентками. Миша здоровался с ними, обменивался короткими вопросами, ответами и думал: «Хорошо, что я ни разу не ездил в свою школу на встречу выпускников. И не поеду. А я думал, что надо съездить. Теперь точно не поеду».

Но кому-то Миша был рад. С несколькими парнями он когда-то сильно дружил. Миша поставил принесённую бутылку на общий стол.

Потом некогда очень худой и очень кудрявый юноша, а теперь не очень, но всё же худой и совершенно лысый мужчина, в прошлом Мишин близкий друг и бас-гитарист, сказал длинный, но хороший тост или скорее речь о Юле. Он сказал, что она помогала всем, всегда и чем могла, что она удивительно умела помогать. И что невозможно поверить, что Юли больше нет. Он сказал, все выпили.

После этого Володя, как и много лет назад, распорядился, кто какой инструмент возьмёт и какую песню надо исполнить. Миша встал за клавиши. Свою партию он знал и помнил. Некоторое время пошумели, понастраивали инструменты и звук, а потом сыграли свою самую старую песню, одну из первых Володиного сочинения. Миша играл и даже покачивался в такт. Играть ему нравилось. Да и песня была хоть и наивная по всем статьям, зато своя и старая.

Ребята за инструментами менялись, только Володя не уступал никому гитару, да Мишу никто не мог заменить за клавишами.

Сыграли и спели штук пять песен из времён самых первых гаражных репетиций. Все песни были на английском языке. Володя был всегда уверен, что по-русски петь невозможно. Он сам знал английский плохо и часто просил Юлю ему помочь, подсказать какое-нибудь слово или проверить уже написанное. Юля подшучивала над Володей или смеялась, читая то, что он ей подсовывал. Она как-то даже сказала брату, прочитав очередное его стихотворение: «Володя, скоро у нас английский будет знать большинство населения, тогда тебе придётся сочинять на каком-то другом языке. Но о том, чтобы сочинять на русском языке, ты даже не думай!»