Стивен Фрай - Гиппопотам

Я поймал взгляд Энн, полный мольбы, истолковать которую мне оказалось не по силам. Она повела рукой в дальний угол комнаты – подальше от всех. Я присоединился к ней там, и мы притворились, будто разглядываем портрет семейства Логан, написанный Оукшеттом [228] Энтони Оукшетт – популярный английский портретист. акриловыми красками.

– Я только что видела Дэви, – негромко сказала она. – Что с ним?

– А, – ответил я. – Устал немного, только и всего. Ты, наверное, знаешь также, что он… что у него было сегодня свидание с Кларой.

– О нет…

– Они попали под дождь. Ничего страшного. Просто слегка вымотался. Кстати, Макс уверен, что Клара чудесным образом пошла на поправку.

– Да? – Энн горестно покачала головой. – Дэви упомянул о ссоре с Саймоном, но больше ничего не сказал. Что случилось?

– Ты могла бы принять это, Энн, подобно всем прочим. Сопротивление бессмысленно. Этот мальчик – чудотворец. И сомнений быть не может. Ты не согласна?

Она попыталась что-то сказать.

– Ты с этим не согласна? – медленно повторил я. Энн заглянула мне в лицо, и у нее перехватило дыхание.

– Ох, Тед! – прошептала она. – Ох, Тед, какое же ты чудо!

И она, точно ребенок, подергала меня за рукав.

– Я знала, что могу положиться на тебя. Знала!

– Положиться на Теда? – послышался голос Оливера. – Вот уж во что затрудняюсь поверить. – И он протянул Энн стаканчик с джином.

– Тед такой ангел, он пообещал свозить завтра близнецов в Брокдиш [229] Старинный городок в Норфолке. , чтобы они посмотрели полеты воздушных шаров, – весело сообщила Энни. – Так мило с его стороны.

– Воздушные шары в Брокдише? А ты не боишься, что они зашьют подштанники Теда и напустят в них горячего воздуха?

– Нет, Оливер, – ответил я. – Они привезут оттуда нейлоновую, выполненную в полный рост копию твоего «эго» и попросят тебя побеседовать с ней на произвольную тему, вот что они сделают.

– Остроумные реплики тебе не очень даются, любовь моя, – сказал Оливер. – Какие-то громоздкие они у тебя получаются.

Наконец появились Ребекка, Патриция и Саймон. Патриция, входя, послала мне, тайком от всех, улыбку. Она размышляет над моим предложением, подумал я. Прелесть какая.

– Сегодня за стол должны были усесться двенадцать человек, – объявила Энни, пока мы перетекали в столовую. – Но Джейн так и не приехала, а Дэвид и Клара решили лечь пораньше. Так что Макс, Оливер, Мери и Саймон садятся по эту сторону стола, а Ребекка, Тед и Патриция – по ту.

– Темно, как зимой, – заметил, задергивая шторы, Майкл.

– Уютно, – отозвался Оливер.

– Мрачновато, – сказал я.

Первым блюдом оказалась копченая гусиная грудка, и разговор тек ни шатко ни валко, пока Патриция не спросила, по-прежнему ли здорова Сирень.

– С ней все хорошо, – ответил Саймон. – Абсолютно все.

– Поразительно, – сказала Патриция. – И ведь ветеринар был так уверен, правда? Отравление крестовником. Я посмотрела в библиотеке. Хроническое состояние, вызывающее необратимое повреждение печени. Как же Сирень смогла поправиться?

Саймон промямлил нечто о том, что и ветеринары иногда ошибаются.

– Мы должны взглянуть фактам в лицо, Энн, – сказала Мери. – Я знаю, ты не любишь об этом говорить, но что-то сказать надо же, верно? Помимо всего прочего, мы с Максом так благодарны Дэви.

Нож Саймона, разрезавший гусиную грудку, с визгом проехался по тарелке.

– Я очень рада, что вы счастливы, – ответила Энн. – И рада, что счастлива Клара.

– И Оливер, – вставил Макс. – Оливер тоже счастлив.

– О да, – подтвердил Оливер. – Счастлив. Я снова способен лопать любую дрянь и без опасений глушить водочку.

– И я счастлива, – сказала Ребекка. – Счастлива за дочь.

– Да и вы тоже должны быть счастливы, Энн, Майкл? Счастливы за Эдварда. – Это уже Патриция.

– А Саймон – за Сирень, – напомнила Мери. Саймон неловко покивал.

– И как глупо ничего об этом не говорить! – продолжала Мери, глаза у нее сияли. – Как будто тут какая-то преступная тайна, а не удивительное, удивительное чудо, которое сделало всех счастливыми!

Я с лязгом опустил вилку и нож на тарелку. Сейчас. Самое подходящее время.

– Не хочется мне справлять нужду прямо на вашем параде, – сказал я, – но я ни хрена не счастлив. Ну просто ни хрена. На самом деле я несчастен, как проклятый грешник.

– Конечно, ты несчастен, старый говнюк, – грянул Оливер. – И поделом тебе. Христос всемогущий, ну что ты за человек!

– Тише, тише! – Майкл ударил ладонью о стол. – Что происходит? Мы все-таки за обеденным столом. Прошу вас!

– Прости, Майкл. Ты здесь хозяин, каждое твое слово закон, и все же я думаю, что Эдвард Засранец Уоллис получил то, что ему причитается.

– Слушайте, слушайте, – раздался слева от меня голос Ребекки.

Оливер ткнул в меня ложкой:

– Ты же все еще не веришь в способности Дэви, так, Тед?

Я глянул через стол на Энн и пожал плечами:

– Если тебе это интересно, скажу. Нет, я не верю в чудесные способности Дэви.

– Видите! Он просто не может с ними смириться. – Голос Оливера звучал уже почти на октаву выше. – Ему, как и всем нам, предоставлен единственный шанс, шанс, который большинству людей не выпадает и за тысячу жизней, он получил единственный шанс одним махом вытянуть себя из болота, в котором он вязнет все эти годы, единственный шанс поднять глаза и увидеть красоту всего сущего, и какова же его реакция? «Я ни хрена не счастлив. Я несчастен, как проклятый грешник». Конечно, он не счастлив. Пережитое нами за эту неделю есть ни больше ни меньше как божественное откровение. Божественное, мать его, откровение, и всем нам по силам постичь его, постичь и восславить. В нас всех присутствует хотя бы малая частица смирения, позволяющая нам кричать и плакать от незаслуженной радости. Во всех, кроме озлобленного, упрямого, слепого как крот и глухого как пень Теда Неверующего.

Слезы стояли в его глазах. Я смущенно глядел в тарелку.

– Прости, – сказал Оливер. – Прости, Тед. Факт остается фактом – я люблю тебя, глупое ты дерьмо.

Ты мой друг, и я люблю тебя. Мы все тебя любим. Но ты такой… такой…

– Да все в порядке, Оливер, – сказала Ребекка, – какой он, мы все прекрасно знаем. Речь о другом, дорогой, – продолжала она, повернувшись ко мне, – почему ты не хочешь принять то, что видишь? Почему тебе так трудно взглянуть правде в лицо?

– Какой правде? – спросил я.

– Правде о том, – сказал Оливер, – что существует такая вещь, как Благодать.

– Правде о том, – подхватила Ребекка, – что там, вне нас, действительно есть нечто.

– Меня не интересует, что есть там. Мне интересно, что есть тут. – И я пристукнул себя по груди.