Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее

— Вновь довелось оказаться в хорошей компании, — поправил на запястье часы и вошел внутрь.

…Они сидели каждый на положенном ему месте: Рогачев за своим огромным столом, Гера за столом для посетителей. Разговор еще не начался. Не было произнесено ни слова с того момента, как Гера пересек порог кабинета своего бывшего шефа. Они просто смотрели друг на друга. Гера, скорее, потому, что считал невозможным отвести взгляд от внимательно изучающих его глаз Рогачева. А тот смотрел так, словно пытался убить Геру этим тяжелым и довольно недружелюбным взглядом. Наконец Герман решил, что пауза не только затянулась, но и выглядеть стала гротескно.

— Петр, если это некая немая сцена из спектакля, то я не успел выучить свою роль.

Рогачев явно ждал его слов и был готов к чему-то похожему. Он мгновенно «потушил» тяжесть во взоре, изменил позу: из напряженной она превратилась в доброжелательно-нейтральную. Петр даже «неформально» зевнул, что, казалось, окончательно развеяло тучи под потолком кабинета.

— Как себя чувствуешь?

Гера кивнул:

— Спасибо, вашими заботами.

— Ну ладно-ладно, — миролюбиво произнес Рогачев, — кто же мог предположить, что ты окажешься настолько живучим. Мне сообщили, что ты умер в тот же день, когда в тебя стреляли. Тогда, сам понимаешь, была неразбериха, паника. Я перепроверять не стал, да и, согласись, не имел на то никакой охоты. Ведь ты меня пытался облапошить. Ты хоть понимаешь, что Бориса посадили во многом благодаря тебе?

Гера усмехнулся:

— Петр, я боюсь показаться невежливым, но ведь мы оба теперь прекрасно знаем, что он сел бы в любом случае. Так зачем было палить деньги понапрасну. Кстати, что с ними стало? Ведь я тогда оставил все и сбежал, а кто «нашел» эти деньги, для меня до сих пор загадка.

Рогачев усмехнулся в ответ, откинулся на спинку кресла, недобро глянул на Геру:

— Знаешь, есть такое выражение «деньги на базе» — это значит там, где им положено быть. Так вот, все мои деньги находятся на базе. Подчеркиваю, все, даже те, которыми ты столь неосмотрительно поделился с адвокатом Гадвой.

Гера вспотел. Сиденье стула показалось ему раскаленной сковородой, и он принялся ерзать на нем, словно швабра по полю для керлинга. Рогачев тем временем продолжал:

— Твоя хитрожопость вышла тебе боком настолько же, насколько для меня она даже оказалась, если можно так сказать, выгодной. Короче, все те тридцать миллионов вернулись ко мне.

Гера вцепился пальцами в край стола так сильно, словно хотел вырвать из столешницы кусок:

— А мои… Мои деньги?!!! Они тоже?..

— Да, — Рогачев с улыбкой кивнул, — и они тоже…

Гера почувствовал, что от волнения у него отнялись ноги. Во всяком случае, он перестал их чувствовать.

— Отдайте, — прохрипел он, — отдайте! Зачем вам мои деньги?! Прошу вас!

Рогачев сделал жест, словно закрывал Герману рот. Жест этот он подкрепил веским и протяжным «бля-а-а». Так и сказал:

— Бля-а-а, — зевнул, — заткнись. Заткнись и слушай, что я тебе скажу. — Убедившись, что Гера приходит в себя, Петр продолжил: — Я тебя позвал не для того, чтобы ворошить прошлое. Мы оба прекрасно знаем, что ты вор, но вор с большим списком разнообразных талантов, и, как я недавно выяснил, среди них есть еще и литературный.

Гера, который пытался взять себя в руки и был относительно спокоен лишь внешне, рассеянно спросил:

— Что вы имеете в виду?

— Гера Клен — это ты?

— Ах это… Ну, это так, простое увлечение бывшего крупномасштабного, как вы изволили выразиться, вора, находящегося ныне на пенсии по состоянию здоровья. За мемуары мне браться рановато, а вот такие рассказики как-то отвлекают от невеселой действительности, в которой я оказался, отойдя от дел.

Рогачев качнулся вперед:

— Что, так соскучился по настоящему делу?

— Ну а как вы думаете? С такой горы скатиться и остаться при этом в живых для того, чтобы всю жизнь только и помнить собственное падение, — это ли не скука смертная, мягко говоря?

Раздался звонок, Рогачев сделал Гере знак и поднял трубку пластмассового аппарата с гербом вместо диска:

— Да. Да. Нет. Кто? А в какой он фракции, в смысле, куда он хочет? Ах, вот даже как?! Ну, так назови ему стандартную цену. Что? А ты не знаешь разве? Зона понимания — пятнадцать. А ты за него не думай: ему свой комбинат надо спасать, а если он думает в Женеве отсидеться или в своем еврейском конгрессе бучу поднять, то мы и в Женеву запрос об экстрадиции настрочим — не впервой. А на конгресс его я лично положить хотел, нам сионисты не указ, пока еще в России живем, а не в Израиле. Что значит, ты думаешь, для него это дорого? Так и фракция дорогая, милый мой. А если он к правым клоунам захотел, то там да, там зона понимания пять, но гарантий никаких, сам понимаешь. Так что ориентируй его на пятнаху и скажи, что дальше все станет только дороже. Инфляция же везде, ха-ха-ха! Все, давай, пока.

Положив трубку, Рогачев взглянул на Геру. Тот, похоже, все «уловил» и теперь сидел и ухмылялся.

— Чего так развеселился?

— Да так… «Зона понимания» напомнила кое-что. У нас, простых торгашей, правда, не такой сленг в ходу, но расценки тут у вас бодрые.

— А ты как думал? У нас и товарчик высший сорт: места в Думе или в сенате. Их ящиками или там упаковками продавать не станешь, товар штучный. Вот и цены поэтому такие.

— И что, берут?

— А ты как думал? Я ведь и сам за себя заплатил, как ты догадываешься, и не смешные пятнадцать миллионов, а намного больше. Зато теперь решаю вопросы так же, как ты когда-то в своих магазинах решал. Этому «зеленый», а тому «кирпич» и в Лондон на вечное поселение. Знаешь, сколько в Лондоне народу из «Юксона» осело? Сотни человек! А знаешь почему? Да потому, что пожадничали себе здесь, так сказать, «вид на свободное жительство» продлить. Простые секретарши, помнишь у нас с Борей в приемной сидели? — простые секретарши с собой по миллиону долларов «кэшем» в чемодане привезли. Поэтому здесь за продление вида на жительство с них и просили соответственно, а это значит отдай все и чуть больше. Вот лондонская московская диаспора и пополнилась сразу человек на триста, а потом еще… А на чужбине даже с деньгами житье не очень-то веселое. Особенно в Европе. Общество таких не принимает и считает, вполне справедливо, что все новые русские эмигранты сплошь и рядом жулье высшей пробы, пожадничавшее занести у себя на родине. Слышал сейчас разговор? Дело вот в чем: есть некий гусь по фамилии Кентор. Еврей, разумеется. У него еще папашу при совдепах не-то расстреляли, не-то посадили за воровство, но не в этом дело. Так вот этот Кентор, потратив килограмма два свинца и пару копеек, приобрел комбинат один, мирового значения. Первое время его никто не трогал, а сейчас, после того как Борю закрыли, на таких вот Кенторов потихоньку стали наезжать. Ну а этот владелец комбината, почувствовав, с какой стороны ветер дует, решил обезопаситься, неприкосновенность получить. Обратился ко мне, через моего же человека. Я теперь такие вопросы решаю, что тебе и не снилось.