Эдуард Тополь - Любожид

Еще одни соседи булгар – славяне, в их стране много чудес. Зимой в их небе сражаются светящиеся джинны, но славяне не боятся их, потому что видят такие небесные сражения почти каждую ночь. А еще одно чудо славян: в их лесах есть дерево, из которого течет жидкость, более вкусная, чем мед. Если выпить много этой жидкости, она опьяняет, как вино. Но главный напиток славян – медовый набиз, который они пьют без меры и столько, что могут и умереть с кубком в руке. Многие из славян исповедуют ислам, а их царь заискивает перед арабским халифом до такой степени, что однажды даже отправил к нему письмо с просьбой прислать ему денег на строительство крепости для защиты от хазарских войск. Желая обратить в мусульманство всех славян, халиф тут же и прислал ему эти деньги, и еще караван дорогих подарков привез ему тогда посол халифа многоученый Ахмед ибн-Фадлан. Но крепость так и не была выстроена, а куда делись халифские деньги – неведомо. И вообще перед царем своим у славян мало почтения: когда он проезжает по базару, они только снимают шапки и кладут эти шапки себе под мышку, вот и все их почтение перед их царем, которому они платят с одного дому одну шкуру соболя в каждом году. Их пища – просо и мясо, пшеница и ячмень; из ячменя они делают похлебку, которую хлебают девушки и отроки. А иногда они варят ячмень с мясом, причем мужи-господа едят мясо, а девушки – ячмень. Летом их мужчины и женщины спускаются к реке и моются вмеcте голые, не закрываясь друг от друга, но и не совершая прелюбодеяния никаким образом, а если кто из них совершит прелюбодеяние, то его рассекают топором от затылка до бедер и каждый кусок вешают на дерево. И вора они убивают так же, как прелюбодея. А если они увидят среди себя человека, обладающего подвижностью и знанием, они говорят: «Этот более всего достоин служить нашему Господу!» И они кладут ему на шею веревку и вешают его на дерево, и он висит так до тех пор, пока не распадется на куски. И так они поступают с каждым человеком, посвященным знанием вещей. Нет, и славяне, которые платят ему дань, не интересовали Иосифа и не беспокоили его мыслей.

И печенеги не интересовали его, и касоги, и гузы, и аланы, и йуры, и еще двадцать сопредельных и подчиненных его власти народов тоже не беспокоили мыслей Иосифа – потому что платили ему дань, а дочери их царей были женами его.

Но там, к северо-западу от касогов, булгар и печенегов, был народ, который уже много десятков лет не платил дани хазарским царям, постоянно беспокоил Иосифа своими дикими набегами и волновал его мысли и кровь. Имя этому народу – русы. Они народ многочисленный, их земля сырая, и до недавнего времени все они были идолопоклонники и язычники. И нет красивей, чем они, язычников во всех сопредельных землях и странах. Когда их ладьи, полные соболей и куниц, меда, набиза, орехов, красивых девушек для продажи и сильных рабов из северных земель, пристают к своему Русскому причалу итильских рынков, то из этих ладей выходят купцы высокого роста, прекрасные лицом и белые телом. Каждый из них держит в руках хлеб, мясо, лук, молоко и набиз, и все это они несут к длинному, воткнутому в землю бревну, у которого имеется лицо, похожее на лицо человека, а вокруг сего большого бревна стоят его маленькие изображения, а позади этих изображений – просто длинные бревна, воткнутые в землю. И подходит каждый рус к большому изображению, и поклоняется ему, и говорит: «О мой Господь, я приехал из отдаленной страны, и со мной девушек столько-то, и столько-то голов, и соболей столько-то, и столько-то шкур, и я пришел к тебе с этим даром!» И тут он кладет все, что принес, перед этим бревном и просит: «Итак, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, имеющего многочисленные динары и дирхемы, чтобы он покупал у меня в соответствии с тем, что я пожелаю, и не прекословил бы мне ни в чем, что я говорю». После этого рус отправляется на базар, выставляет свои товары, а себе ставит шатер и лавку в ней, и сидит там со своими девушками-красавицами для купцов, и в ожидании этих купцов сам сочетается со своими девушками. И до того хороши эти девушки, и так сильны их «фарджи», что ничто, даже приход купца, не может оторвать мужчину от русской красавицы, пока сама по себе не иссякнет в ней сила его и не удовлетворит он своей потребности. А если продажа товаров будет трудна для руса и пребывание его затянется, то он снова придет со вторым и третьим подарком к идолам своим, и поднесет подарки каждому маленькому изображению, и попросит их о ходатайстве, и скажет: «Это – жены нашего Господа, и дочери его, и сыновья его». И так он не перестает обращаться с просьбой то к одному изображению, то к другому, и просить их, и униженно кланяться. А если продажа пойдет для него легко, то он берет некоторое число овец или рогатого скота, убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и оставляет между тем большим бревном и стоящими вокруг него малыми бревнами…

Но все реже и реже приходят русы в Итиль со своими товарами и девушками, а все чаще – с медом. Потому что обычай русов – оставлять свое имущество в наследство дочери; если рождается у руса сын, отец вручает ребенку меч, заявляя: это – твое наследство, отец приобрел мечом свое достояние, так и ты должен поступать. Потому нет у русов недвижимого имущества, деревень, пахотных полей и ремесел, кроме выделки мечей, а главное их занятие – меховая торговля и грабежи соседей-славян. Вероломство среди русов – обычное дело, потому даже за нуждой они ходят в сопровождении друзей. Но когда они выступают на войну или идут в набег, то прекращают междоусобицы и все действуют единодушно, пока не победят врага. Они мужественны и смелы, а походы совершают не на лошадях, а на кораблях. Они носят меховые шапки со спущенными по затылку хвостами и шаровары, на которые идет до сотни зар материала. А женщины их верны своим мужчинам до того, что если мужчина умирает, то его женщина раздает себя его родственникам и друзьям, а потом с песней идет в огонь и сжигает себя вмеcте со своим умершим мужчиной.

Да, все было ясно и просто Иосифу в его молодые годы в отношениях с этими русами. Когда русские князья набегами врывались в его земли, чтобы жечь, грабить, насильничать и пленять его подданных славян, булгар и печенегов, он воевал с ними, опустошал их города, брал с них большую дань, а молодых русов – мужчин, женщин и детей – уводил в плен и по дорогой цене продавал в рабство в Армению, в Иран, в Персию и даже в Константинополь. Потому что только язык меча понимает держащий меч, и только Сила управляет мужчинами-язычниками, как Трепет управляет женщинами, а Мудрость управляет миром.

Но если говорить с полной честностью, то нельзя отрицать и того, что никакие войны – ни с венграми, ни с уральскими гузами, ни с абхазами или с турками – не привлекали и не возбуждали Царя Иосифа так, как войны с русами. Хотя к самой-то войне с ними он относился только как к разминке перед главной охотой, как к тому, что купцы, приходящие с севера, называют закуска. А главным блюдом и его главной, царской добычей было во время этих походов совсем не золото и меха, и не мед, и не тысячи молодых рабов, а тот особый тип юных женщин, который невозможно обрисовать простым словом красавица. Да, конечно, они были красивы, и даже больше того – они были прекрасны и лицом и телом. Не зря же с самого детства они носят на каждой груди по маленькой круглой золотой, серебряной или – если уж их родители совсем бедны – деревянной накладной коробочке. Эти коробочки не допускают роста груди, а удерживают их в малом и приятном для глаза и рук размере. А уж если девушка обучена с детства следить за своей грудью, то она следит и за красотой всего своего тела и лица. Но помимо этой внешней красоты лица и тела, тонких волос, золотых, как пчелиный мед, и глаз, синих, как северные озера, и высокой шеи в зелени бус, и белых лебединых рук в серебряных браслетах – помимо всей этой красоты, искал Иосиф среди пленных русских красавиц еще что-то, невозможное высказать словами. Искал – и находил. И всякий раз, когда его взгляд натыкался наконец на ту, которая заставляла замереть его охотничье сердце, он обнаруживал, что и эта, новая, роднится со всеми его предыдущими русскими наложницами одним непременным качеством.