Иэн Бэнкс - Умм, или Исида среди Неспасенных

Что же происходит? Куда катится моя жизнь?

Приезд этого родственника не сулил ничего хорошего. Дядюшка Мохаммед приходится братом Калли и Астар; он актер, внешне довольно импозантен, хотя выглядит старше своих сорока с небольшим – возможно, из-за смуглого цвета кожи; в шестнадцать лет отправился на поиски славы и удачи в Лондон (ни больше ни меньше) и еще до моего рождения добился некоторой известности на телевидении, получив роль в мыльной опере о семье из Манчестера. Какой-то язвительный столичный критик, куда более скромно оценивший дядюшкино дарование, нежели сам Мохаммед, написал, что в его актерской манере сочетаются мох, хам и мед; мусульманская община, к которой, сделавшись вероотступником, примкнул дядя Мо, всколыхнулась и потребовала опровержения. Лет десять назад дядюшкину роль убрали из мыльной оперы; тогда-то он и подался в Спейдтуэйт (это на севере Англии, недалеко от Брэдфорда), где перебивается случайными актерскими заработками и, по слухам, подхалтуривает официантом в индийском ресторане.

Когда дядя подвизался на телевидении, это угнетало моего дедушку даже сильнее, чем переход Мо в иную веру, хотя и то и другое дед переживал болезненно; первое поколение наших единоверцев вообще наносило ему удар за ударом – Бриджит и Мо сменили вероисповедание, а осевшая в Бейсингстоке Рэя, выйдя замуж, блюла исключительно культ Мягкотелости. Вся надежда была на Калли, Астар и моего отца, но отец ушел из жизни во время пожара, и бремя первородства легло на сестер, которые по мере возможности заменяли покойного брата, объединив усилия со своей матерью и тетушкой. Не будет преувеличением сказать, что своей преданностью и целеустремленностью они спасли наш Орден от упадка и разрушения.

Я видела дядю Мо лишь несколько раз и считала его конченым человеком, но мы не отторгаем и не изгоняем своих, даже если они отрекаются от нашей веры, поэтому каждый может приехать в гости, а уж тем более на Праздник. Внешняя представительность и сердечность дяди Мо на поверку обернулись слабостью и безволием; под ними скрывалось разъедающее душу одиночество. От наших встреч у меня осталось впечатление, что Мо был бы не прочь вернуться в лоно нашей Церкви и поселиться в Общине, но к тому времени он уже оброс многочисленными связями на севере Англии, отчего в любом другом месте чувствовал себя неприкаянным и, положив на чаши весов одному ему известные узы и обузы, склонился в сторону свободного выбора, а не внутренних убеждений.

В последний раз мы с ним виделись четыре года назад, на Празднике любви; тогда он признался, что подыскивает себе жену (которую, кстати, не нашел по сей день). Вслед за тем он сделал мне предложение руки и сердца, но я однозначно расценила это как шутку. Мы с ним дружно посмеялись; мне и сейчас кажется, что это был розыгрыш, но ведь почему-то Мохаммеда потянуло к нам именно теперь – с какой, спрашивается, целью? «Сам за ней приеду», – говорил он. За кем? За мной? Или за Мораг? Или за кем-то еще? Но главное – для чего? И по чьей указке?

Я ухватилась за Софи, как утопающий – за спасательный круг; она причмокнула и забормотала, но не проснулась. Мне стало легче от ее тепла и близости. Весь мир вошел в штопор, потерял управление, сбился с курса, грозил безумием и опасностями, а она была мне надежной опорой.

В туалете на лестничной площадке спустили воду. Я попыталась вообразить, что этот поток смывает мои тревожные мысли, заботы и страхи, освобождая голову для сна. Такой образ, мягко говоря, не отличался убедительностью, и я тут же отругала себя за вымученные потуги на глубокомыслие. Губы даже дрогнули в полуулыбке.

Мало-помалу сон все же одержал надо мной верх, но до этого мне пришлось не раз перебрать в уме прошедший день, долгий, сложный и прихотливый, и сделать над собой немалое усилие, чтобы отрешиться от свалившихся на меня головоломок.

Мне снилась бескрайняя, зыбкая местность из дрожащих одеял и простыней и скрытная вероломная погоня, плывущая за мной по неверному горизонту. Сквозь дрему мне померещилось какое-то шевеление и дружеский поцелуй, но когда я проснулась, Софи давно укатила на работу, а день был уже в разгаре – яркий, умытый ливнями.

Ее папаша тоже убрался из дому. Я воспользовалась их ванной, а потом приготовила себе чай с тостами. Перечитала записанное рукой Софи сообщение, поступившее накануне от бабушки Иоланды: телефон ее отеля в Стерлинге и приглашение разделить с ней двухместные апартаменты; сегодня на том же листке появилась приписка с датой и временем вылета и обратного рейса. Каминные часы указывали, что Иоланда уже в аэропорту.

Дождавшись, когда утихнет очередной ливень, я пошла домой под мокрыми кронами деревьев.

Мне встретился кое-кто из наших братьев и сестер, и я приветствовала их кивком; они тоже кивнули в ответ – как мне показалось, весьма настороженно. Мой путь лежал прямиком в контору, где сестра Бернадетта сидела за секретарским столом у двери и одним пальцем печатала на машинке.

– Сестра Исида! – Она смешалась и вылезла из-за стола с нервной улыбкой.

– Сестра Бернадетта, – кивнула я. – Аллан здесь?

– Он у Основателя. Позвать?..

– Будь добра.

Она уже повернулась, чтобы выполнить мою просьбу.

– Да, кстати, – бросила я ей в спину, – где мой походный мешок?

– Вроде бы Аллан сказал… Сейчас посмотрю, сестра Исида. – Она торопливо шагнула за порог и засеменила через вестибюль.

Я взглянула на неоконченное письмо. Похоже, это была просьба о финансовой помощи, адресованная тетушке Бриджит, той самой, что примкнула к милленаристам в штате Айдахо. Слева от машинки лежала целая стопка аналогичных посланий, а справа – потрепанная ученическая тетрадь с именами и адресами; все строчки, предшествующие имени Бриджит, были помечены галочками. Список был составлен не по алфавиту. Я пробежала его глазами сверху вниз и, когда в коридоре уже послышались шаги, нашла имя кузины Мораг. Ее прежний адрес в Финчли, как и номер телефона, был вычеркнут. Поверх него от руки вписали подробный адрес «Ламанчи». Шаги приблизились к дверям… А еще рядом с эссекским адресом был номер телефона, вернее, три номера. У меня раскрылся рот от изумления.

Когда Аллан, неся с собой мою котомку, входил в контору, я уже отпрянула к окну. Он плотно закрыл за собой дверь, не выпуская котомку из рук. Мне нужно было собраться с мыслями.

– Айсис, – приветствовал меня Аллан, опуская мешок на пол у самого порога.

Он сменил костюм на свободный балахон, смахивающий на дедушкино одеяние. Указав на стул перед своим личным письменным столом, он произнес только одно слово: «Присаживайся», а сам опустился в вертящееся кресло.