Дмитрий Лекух - Мы к вам приедем…

Он – молчит, глаза – бешеные.

Я закидываю сумку на плечо.

– Ну ладно, – говорю, – мне пора, извини. Если будет настроение в Москве – можем вернуться к этому разговору.

Поворачиваюсь к нему спиной и не спеша направляюсь к выходу.

С этого момента я уже могу ощущать себя в относительной безопасности.

Али в спину не бьет.

Проверено.

Делаю несколько глубоких вздохов и лезу в карман за сигаретами.

Сейчас выйду на улицу и сразу же закурю.

И вы даже представить себе не можете – с каким удовольствием…

…О том, что я не остался с парнями в Питере, закатив вместо нормального зажига тупую истерику Глебу, я пожалел уже приблизительно часа через полтора после отхода поезда.

Просто сначала мы выпили «по чуть-чуть», потом сломался и завалился спать Никитос, а потом начал напиваться Степаша.

Но не как всегда – весело, с шутками и прибаутками.

А – целенаправленно, молча и страшно.

Что-то у него в голове перемкнуло, по-видимому.

Схемку какую-то закоротило.

Мне-то от этого – не легче.

Где-то еще через час мне стало понятно, что в этом процессе я ему совершенно не нужен, и я тоже, вслед за Никитой, полез на верхнюю полку. А Толик еще долго пил, ругался и плакал, странно, по-детски, всхлипывая.

Потом подрался с кем-то из наших в тамбуре и только после этого упал спать.

Зрелище, надо сказать, было какое-то странное: жуткое и жалкое одновременно. Я даже представить себе не мог, что взрослого и очень сильного мужика с абсолютно здоровой психикой может так по-дурацки корежить.

Уж кого-кого, а Степашу-то, думаю, – не должно бы…

…Когда утром поезд пришел на Ленинградский вокзал, Степа представлял из себя растекающийся по всей поверхности кусок говна весом, на секундочку, прилично более центнера.

Что с ним делать-то будем, думаем?

Я полил его несколько раз водой, долго бил ладонями по щекам.

Ноль, блин.

И только когда мы с Никитосом кое-как выволокли его на перрон, Толик с неимоверным трудом разлепил совершенно не фокусирующиеся глаза.

– Эта, – говорит, – пацаны. Вы со мной не возитесь, как с девочкой. Донесите меня до пригородных платформ, мне все одно в Зеленоград надо. Да там и бросьте на фиг. Дальше сам как-нибудь разберусь…

Ну – сказано-сделано.

Подхватили Степу под белы рученьки, да поволокли через подземный переход в сторону электричек.

…Вот там-то они нас и накрыли.

Кони.

Причем какие-то незнакомые, я все-таки в движе не последний кусок дерьма, разобрались бы.

Да и Степа – личность в этом мире известная, уважаемая.

А эти – стоят, глумятся.

Рыл пятнадцать, наверное.

Нормальный составчик, особенно если учитывать, что нас трое, один из которых – сопляк, только недавно в мобе оказавшийся, а еще один – даже ноги передвигать не может.

А они еще – все на дерьме, как на подбор.

Пустые бутылки, куски арматуры, прочие аргументы.

На ногах у большинства вместо «положняковых» белых кроссачей банальные убитые «гриндерсы».

Ну, думаю, Данька, – ты приплыл.

Это – не кэшлс, это – самое страшное, что может быть.

Гопники.

Тупые карланы с нищих окраин, злобные гоблины, с ними даже пытаться разговаривать бесполезно.

Только убивать.

– Никитос, – шепчу побелевшими губами, – быстро ломись обратно, на перрон, там еще кто-то из наших наверняка должен остаться.

– Я не побегу! – расправляет плечи дурак малолетний.

– Лети, идиот! – шиплю. – Если успеешь привести парней – это шанс. Если б не Степа, я б сейчас сам ноги делал. А так – постараюсь хотя бы с минутку продержаться, до прихода. Вместе останемся – затопчут по-любому.

– Понял, – кивает.

И подрывается с такой скоростью – спринтеры позавидуют.

Ну хоть здесь слава Богу.

…Гоблины сначала заржали, потом, судя по всему, все-таки сообразили, что пацан неспроста с такой скоростью подорвался.

Что-что, а в этом у них всегда с соображалкой нормально было.

На уровне инстинктов…

…Пару раз я все-таки успел отмахнуться.

Оттолкнул Толяна, встал в стойку, кому-то даже вроде попал разок некисло.

А потом кто-то сумел просочиться мне за спину, и меня перетянули обрезком арматуры, сначала по спине, потом по голове, потом я еще успел крикнуть:

– Мрази!

И – отключился…

В тот момент почему-то была уверенность, что навсегда.

Просто приходилось раньше сталкиваться с такими шакальими стаями.

Для них добить лежащего и не способного ответить – куда большее удовольствие, чем для меня просто честно подраться.

Знаю.

Или – знал?

Да какая, в принципе, разница…

…Мама у меня в палате, в принципе, старается не плакать.

Зато потом, как выходит, не может остановиться часами.

Я знаю.

И сам догадываюсь, и Виктор Юрьевич, мой лечащий врач, рассказывал, когда просил маму хоть как-то приободрить и успокоить.

Самое страшное-то, по его словам, – уже позади.

И жить буду, и идиотом, кажется, не останусь.

И вообще ей, по-хорошему, уже можно к отцу в Испанию лететь.

Меня все равно отсюда раньше чем через три месяца не выпишут. Еще минимум две-три операции, говорят. Плюс какое-то время на реабилитацию после каждой и на подготовку к следующей. А пока я тут, в больнице, – ни помочь, ни навредить мне ее присутствие не может ни под каким соусом.

Ага, послушает она…

А так – мне, в общем-то, говорят, повезло.

Черепушка крепкая, как выяснилось, от природы.

Даже арматурой развалить не получилось.

Хотя, опять-таки говорят, – старались эти конявые ее развалить, и не по-детски.

Не их вина…

Вот инвалидом стать – это, конечно, в моем нынешнем положении – весьма и весьма вероятно.

Позвоночный столб, он, знаете ли, – не череп все-таки…

Но это уже – совсем другая история, касаться которой Виктор Юрьевич по понятным причинам не любит.

Угу.

А какому врачу понравится обсуждать со своим пациентом проблемы его будущей инвалидности?

А так – вроде бы все более-менее ничего.

Мне даже читать потихоньку уже разрешили и телевизор смотреть.

Недолго, правда.

…Да.

И посетителей принимать, разумеется.

По желанию.

Вот только в том и загвоздка, что никаких посетителей я принимать не хочу.

Ну нет такого желания, и все дела.

Не хочу, и все.

Имею право.

Отстаньте.

…А то – ишь, повадились…

Вот и сейчас Виктор Юрьевич с таким лицом зашел, что сразу видно, кто-то в приемном покое ждет.

И – не мама.

Мама сегодня уже была.

Я вздыхаю.

Ну сколько можно объяснять, что «никого» это и значит «никого»?

Ну не предусматривается этим словом ровным счетом никаких исключений…

… Однако на этот раз объяснить профессору медицины, мэтру, можно сказать, и светилу в одном лице, некоторые филологические нюансы отдельных идиоматических выражений, характерных для русского языка, у меня просто не получается.