Тони Моррисон - Возлюбленная

Она круто повернулась и вышла. Денвер видно не было. Может, она ждет ее где-нибудь неподалеку? И Возлюбленная отправилась ее искать, помедлив минутку, чтобы полюбоваться кардиналом, перелетевшим с ветки на ветку. Она следила за красным, как кровь, пятнышком, мелькавшим среди листвы, пока не потеряла птицу из виду; она побрела дальше, все еще оглядываясь, – надеялась увидеть ее еще раз.

В конце концов она свернула с тропинки и пробежала через лесок к ручью. Стоя у самой воды, она смотрела на собственное отражение. Потом рядом с ним появилось лицо Денвер; их лица смотрели друг на друга.

– Это ты сделала, я видела! – сказала Денвер. -Что?

– Я видела, какое у тебя было лицо. Это ты сделала так, что она начала задыхаться!

– Я этого не делала!

– Ты говорила мне, что любишь ее.

– Я ведь все исправила, разве не так? Разве не я освободила ей шею?

– Это потом. А сперва ты стала ее душить.

– Я поцеловала ее в шею. Я ее не душила. Ее душил железный ошейник.

– А я видела тебя! – Денвер схватила Бел за руку.

– Осторожней, девушка, – проговорила вдруг Возлюбленная и, вырвав руку, бросилась бежать куда-то вдоль журчащего ручья.

Оставшись одна, Денвер задумалась. А что, если она ошиблась? Они с Бел стояли среди деревьев и шептались, пока Сэти сидела на камне. Денвер знала, что именно здесь, на Поляне, священнодействовала Бэби Сагз, только сама она тогда была еще совсем маленькой, никогда на Поляне не бывала и помнить ничего не могла. Дом номер 124 и поле за ним – вот и весь мир, который она знала. В нем ей и хотелось остаться.

Когда-то давно она знала больше и тянулась к большему. Одна ходила по тропе, что вела к другому дому. Стояла под окном и слушала. Четыре раза она действовала на свой страх и риск – после обеда, когда мать и бабушка ослабляли свое внимание, когда вся домашняя работа уже была переделана и наступала пора спокойных вечерних занятий, Денвер ускользала из дома номер 124 и уходила на поиски того дома, который посещали многие другие дети, но не она. Наконец она нашла его, но не решилась постучаться и прокралась к окну. Леди Джонс сидела на стуле с очень высокой спинкой, а перед ней на полу сидели, скрестив ноги, соседские дети – несколько человек У Леди Джонс в руках была книга. У детей на коленях – грифельные доски. Леди Джонс что-то говорила, но слишком тихо, чтобы Денвер могла расслышать, а дети повторяли за ней. Четыре раза Денвер ходила туда и подсматривала. На пятый раз Леди Джонс застукала ее и сказала:

– Пришла, так заходи в дверь, мисс Денвер. Это тебе не цирк.

И вот почти целый год она провела в обществе своих сверстников; вместе с ними училась читать, писать и считать. Ей было тогда семь, и эти два предвечерних часа были для нее поистине драгоценными. Особенно она гордилась тем, что все сделала сама, и ей было приятно радостное удивление, с которым ее поступок восприняли мать и братья. За пять центов в месяц Леди Джонс делала то, что белые считали необязательным, а может, и незаконным: пускала в свой домик чернокожих ребятишек, у которых было время и желание учиться. Ах, какое восхищение вызывала у Денвер монетка, которую завязывали в уголок носового платка, а платок потом привязывали к поясу! Она всегда сама относила ее Леди Джонс. И как приятно было правильно научиться держать мел, чтобы не скрипел, когда пишешь; и как замечательно выглядела заглавная буква «В» и маленькая буква «и»; и как хороши были те буквы, что составляли ее имя; и как красиво звучали те печальные фразы из Библии, по которой Леди Джонс учила их читать. Денвер упражнялась дома каждое утро; блистала в классе каждый полдень. Она была так счастлива, что даже не понимала, что соученики ее избегают – что они под самыми разнообразными предлогами, то замедляя, то убыстряя шаг, стараются не идти с нею рядом. Конец ее заблуждениям положил Нельсон Лорд – мальчишка, такой же способный, как и Денвер. Он задал ей тот вопрос о ее матери и навсегда положил конец скрипучему мелу в руке, маленькой букве «и» и всему остальному, чем они занимались в предвечерние часы, – все это теперь стало для нее недосягаемым. Ей бы следовало посмеяться, когда он спросил это, или так толкнуть его, чтобы он шлепнулся на землю; но ни в лице его, ни в голосе никакой вредности не было. Только любопытство. Но вопрос всколыхнул то, что пряталось в ее душе, таилось, но никогда не исчезало.

В школу она больше не вернулась. Когда она и на второй день не пошла туда, Сэти спросила ее, в чем дело. Денвер не ответила. Она слишком боялась задать братьям или кому-то еще вопрос Нельсона Лорда, потому что какие-то странные и ужасные ощущения и воспоминания, связанные с матерью, уже всплывали в ее душе. Позже, когда умерла Бэби Сагз, она не удивилась, что Хорвард и Баглер убежали. Она не соглашалась с Сэти, что убежали они из-за привидения. Если бы так, то чего же они так долго терпели-то? Они прожили вместе с этим духом столько же, сколько и Денвер. Но если Нельсон Лорд сказал правду, так ничего удивительного, что братья ее всегда были такие угрюмые и старались как можно меньше бывать дома.

Между тем мучившие ее чудовищные и непонятные мысли о матери нашли выход: Денвер сосредоточила все свое внимание на духе мертвой сестренки. До Нельсона Лорда она мало реагировала на выходки привидения. Терпение, которое проявляли мать и бабушка, сделало ее почти равнодушной. Но потом маленькое привидение начало ее раздражать и даже выводить из себя своими злобными проделками. Поэтому она и отправилась в школу Леди Джонс. Тогда привидение обрушило на нее весь свой гнев, любовь, страх, и девочка просто не знала, что с этим делать и как вести себя. Когда она набралась мужества и все-таки задала тот вопрос Нельсона Лорда, то не смогла услышать ни ответа Сэти, ни слов Бэби Сагз, да и вообще больше ничего с тех пор не слышала. В течение двух лет ее окружала оболочка тишины, слишком плотная, чтобы ее можно было прорвать. Вынужденное молчание, однако, придало ее зрению такую остроту, что ей и самой порой не верилось, как это она может, например, видеть черные ноздри воробья, сидевшего в шестидесяти футах у нее над головой. После двух лет тишины в ушах у нее отдались громовые раскаты – кто-то полз вверх по лестнице. Бэби Сагз решила, что это пес Мальчик решил пробраться в запретные для него места. Сэти же подумала, что это тяжелый резиновый мяч, которым играли братья, скатился по ступенькам.

– Неужели этот чертов пес совсем спятил? – воскликнула Бэби Сагз.

– Да он на крыльце, – сказала Сэти. – Сама посмотри.

– Но тогда что же это за грохот?

Сэти сердито захлопнула дверцу духовки.

– Баглер! Баглер! Я сколько раз вам говорила, чтоб не смели играть здесь в мяч? – Она глянула в сторону белой лестницы и увидела наверху Денвер.