Маргарет Этвуд - Слепой убийца

Я не знала, что ходили и другие слухи – о моей неустойчивой психике: дескать, Ричард поддерживает меня деньгами, хотя я чокнутая, и вообще Ричард святой. Карту с полоумной женой можно разыграть без вреда для себя: супруги власть имущих несчастному обычно симпатизируют.

В Порт-Тикондероге я жила довольно тихо. Куда бы я ни шла, меня сопровождал уважительный шепот; при моем приближении голоса затихали и возобновлялись, когда я проходила мимо. По общему мнению, что бы там ни было с Ричардом, пострадала наверняка я. Меня обманули, но поскольку не бывает ни справедливости, ни милосердия, ничем тут не поможешь. Так дела обстояли, естественно, до появления книги.

Время шло. Я занималась садом, читала и так далее. Я даже стала – скромно, начав с продажи нескольких Ричардовых драгоценных зверюшек, – торговать в художественных салонах. Как выяснилось, это помогло мне устойчиво продержаться ещё десятилетия. Жизнь начала притворяться нормальной.

Но невыплаканные слезы могут отравить. И воспоминания тоже. И молчание. Пошли плохие ночи. Я не могла спать.

Лорино дело формально закрыли. Еще несколько лет – и о ней никто не вспомнит. Не стоило клясться, что буду молчать, говорила я себе. Чего я хотела? Ничего особенного. Какого-то мемориала. Но что такое мемориал, в конце концов, если не поминовение перенесенных ран. Перенесенных и не прощенных. Без памяти – не было бы мести.

Да не забудем. Помни меня. Вам – из слабеющих рук. Крики страждущих призраков.

Я поняла, что нет ничего сложнее, чем понять мертвых, и ничего опаснее, чем ими пренебрегать.

Груда камней

Я отослала книгу. Через некоторое время получила письмо. Ответила. И все пошло своим чередом.

Перед выходом книги прислали авторские экземпляры. Внутри на суперобложке – трогательная справка об авторе:

Когда Лора Чейз написала «Слепого убийцу», ей ещё не исполнилось двадцати пяти лет. Это был её первый роман и, как ни печально, последний: в 1945 году она трагически погибла в автокатастрофе. Для нас большая честь представить публике этот первый цвет молодой и одаренной писательницы.

А сверху фотография Лоры, неважная копия, точно засиженная мухами. Ну, все-таки кое-что.

Сначала о книге не писали ни слова. В конечном счете, это маленькая книжка, едва ли бестселлер; её хорошо приняли критики Нью-Йорка и Лондона, но у нас особо никто не заметил – поначалу, во всяком случае. Потом в неё вцепились моралисты, проповедники принялись стучать кулаками по кафедрам, подключились местные склочники, – и поднялся шум. Осознав, что Лора Чейз – свояченица Ричарда Гриффена, трупные мухи вдумчиво зашелестели страницами. К тому времени у Ричарда хватало политических врагов. Поползли намеки.

Опять всплыла удачно замятая в свое время версия Лориного самоубийства. Пошли разговоры, и не только в Порт-Тикондероге – во влиятельных кругах тоже. Если она и впрямь покончила с собой, то почему? Кто-то анонимно позвонил – кто бы это мог быть? – и открылась история с «Белла-Виста». Показания бывшего служащего (поговаривали, что одна газета ему щедро заплатила) привели к расследованию сомнительной деятельности клиники; в результате в «Белла-Виста» перекопали задний двор, а саму клинику закрыли. Я с интересом разглядывала фотографии: прежде это был особняк одного мебельного магната, в столовой неплохие витражи, хотя в Авалоне лучше.

Переписка Ричарда с директором клиники навредила особенно.

Иногда Ричард мне является – в мыслях или во сне. Серый, но в радужных переливах – точно бензин в луже. Смотрит подозрительно. Очередное укоризненное привидение.

Незадолго до того, как в газетах объявили, что Ричард отходит от политики, он мне позвонил – впервые после моего отъезда. Он был взбешен и безумен. Ему сказали, что по причине скандала партия не может выставить его кандидатуру на выборах, и с ним перестали знаться влиятельные люди. При встречах его обдавали холодом. Еле здоровались. Я это все нарочно сделала, сказал он, чтобы его уничтожить.

– Что сделала? – спросила я. – Ты не уничтожен. Ты по-прежнему очень богат.

– Книгу! Это диверсия! Сколько ты заплатила, чтобы её напечатали? Не могу поверить, что Лора написала этот грязный… этот кусок дерьма!

– Ты не можешь поверить, – отвечала я, – потому что был ею одурманен. Не можешь смириться с тем, что пока ты по ней ползал, её в постели не было – она была с другим, не с тобой, а с тем, кого любила. Книга же об этом, я правильно понимаю?

– Это тот красный? Тот ублюдок хренов – на пикнике? – Ричард, похоже, был вне себя – обычно он редко ругался.

– Откуда мне знать? – сказала я. – Я за ней не шпионила. Но я согласна – без пикника не обошлось. – Я не стала ему говорить, что было два пикника с Алексом: один с Лорой, а второй, спустя год, уже без неё – когда я встретила Алекса на Куин-стрит. Тот – с яйцами вкрутую.

– Она с ним встречалась назло, – сказал Ричард. – Мстила мне.

– Меня это не удивляет, – отозвалась я. – Она тебя, наверное, ненавидела. Иначе было бы странно. Ты вообще-то её изнасиловал.

– Это неправда! Я без её согласия ничего не делал!

– Согласия? Ты так это называешь? Я бы назвала шантажом. Он швырнул трубку. Семейная черта. До него звонила Уинифред – поорала на меня, а потом сделала то же самое.

Потом Ричард пропал, а потом нашелся на яхте «Наяда» – ну, это все ты знаешь. Видимо, прокрался в город, в Авалон, на яхту, которая, кстати, стояла в эллинге, а не у причала, как писали в газетах. Снова уловка: труп в яхте на воде – в общем, обычное дело, а в эллинге, – довольно странно. Уинифред не хотела, чтобы все решили, будто Ричард тронулся рассудком.

Что на самом деле произошло? Точно не знаю. Как только его нашли, Уинифред взяла все под контроль и представила события в самом выгодном свете. Инсульт – такая у неё была версия. Но рядом с ним нашли книгу. Я это знаю от Уинифред – она в истерике позвонила мне и рассказала.

– Зачем ты так с ним поступила? – кричала она. – Ты уничтожила его политическую карьеру, а потом уничтожила память о Лоре. Он любил её! Он её обожал! Он еле пережил её смерть!

– Рада слышать, что он раскаивался, – холодно ответила я. – Я бы не сказала, что тогда это было заметно.

Конечно, Уинифред винила меня. Началась война в открытую. Она сделала со мной худшее, что могла. Она отобрала Эйми.

Полагаю, тебя наставляли по кодексу Уинифред. По её словам, я пьяница, бродяга, шлюха, дрянная мать. Со временем я стала неопрятной ведьмой, чокнутой старой каргой, торговкой грязным хламом. Правда, сомневаюсь, что она тебе говорила, будто я убила Ричарда. Иначе ей пришлось бы сказать, откуда у неё такая мысль.

Хлам – это неточно. Да, я покупаю дешево, а продаю дорого – а кто в антикварном промысле поступает иначе? – но у меня хороший вкус, и я никому не выкручивала руки. Одно время я много пила, я это признаю, но лишь когда у меня отобрали Эйми. Что касается мужчин – да, было несколько. Не любовь, нет, – скорее, эпизодическое зализывание ран. Я была от всего оторвана – не протянешь руку, не коснешься, – и при этом с меня будто содрали кожу. Я нуждалась в тепле другого тела.