Маргарет Этвуд - Слепой убийца

– Много еды? – удивилась я. – Много варенья, джемов и огурцов? Да, Лора, ты вне конкуренции. – И мы обе начали хохотать, а когда успокоились, и Лора вытерла глаза, я сказала: – Надо его оттуда вывести. А вдруг Рини спустится в погреб за каким-нибудь вареньем и на него наткнется? Её ведь кондрашка хватит.

Мы снова расхохотались. Мы были на грани истерики. Потом я сказала, что лучше чердак: туда никто не ходит. Я все устрою, сказала я. Лоре лучше лечь в постель: напряжение сказывалось, и она выглядела измученной. Она тихо вздохнула, точно усталый ребенок, и последовала моему совету. Лора изнемогала под тяжким грузом знания, он давил, как неподъемный рюкзак, а теперь, передав его мне, она могла заснуть.

И я верила, что хочу лишь освободить её, помочь, позаботиться о ней, как делала всегда?

Да. Верила.

Я дождалась, когда Рини, прибрав на кухне, отправится спать. Потом я спустилась по лестнице в погреб; в холод, сумрак и паучью сырость. Я миновала угольный отсек и запертый винный. Дверь холодного погреба была закрыта на щеколду. Я постучала, отодвинула щеколду и вошла внутрь. Услышала, как кто-то удирает. В погребе, естественно, было темно – свет только из коридора. На бочке с яблоками лежали кости кролика – остатки Лориного обеда. Точно примитивный алтарь.

Вначале я не увидела Алекса: он прятался за бочкой с яблоками. Потом понемногу различила колено, ступню.

– Все в порядке, – прошептала я. – Это всего лишь я.

– А-а… – отозвался он, не понижая голоса. – Преданная сестра.

– Тсс, – предупредила я. С лампочки свисала цепочка. Я дернула, зажегся свет. Алекс Томас выпрямлялся, выбираясь из укрытия. Он сгорбился, моргал, и выглядел глупо, будто его застали с незастегнутыми штанами.

– Как вам не стыдно! – сказала я.

– Полагаю, вы пришли сюда вышвырнуть меня или сдать властям, – улыбнулся он.

– Не говорите глупостей, – сказала я. – Я вовсе не хочу, чтобы вас здесь нашли. Отец не перенесет скандала.

– «Дочь капиталиста помогает большевистскому убийце»? – сказал он. – «Любовное гнездышко среди банок с вареньем»? Такого скандала?

Я нахмурилась. Нам не до шуток.

– Расслабьтесь. У нас с Лорой ничего нет, – сказал он. – Лора – замечательный ребенок, но она святая-практикантка, а я не растлитель детей. – Теперь он выпрямился и отряхивался.

– Тогда почему она вас прячет? – спросила я.

– Вопрос принципа. Если я прошу помощи, она не может отказать. Я попал в нужную категорию.

– Какую ещё категорию?

– Братьев меньших [79], наверное, – сказал Алекс. – Цитируя Иисуса. – Мне это показалось циничным. Алекс сказал, что встретился с Лорой случайно – они столкнулись в оранжерее. Что он там делал? Прятался, разумеется. И надеялся изыскать способ поговорить со мной.

– Со мной? – удивилась я. – А со мной-то почему?

– Решил, вы придумаете, что делать. На вид вы практичны. Ваша сестра менее…

– Лора хорошо справилась, – оборвала я. Мне не нравится, когда другие критикуют Лору – за рассеянность, наивность, беспомощность. Критика Лоры – моя монополия. – Как ей удалось провести вас мимо людей у входа? – спросила я. – В дом? Мимо тех, в пальто?

– Даже людям в пальто иногда нужно отлить, – ответил он.

Такая вульгарность меня ошеломила. Она совсем не сочеталась с его вежливостью на ужине. Может, сиротская язвительность, про которую говорила Рини. Я решила не реагировать.

– Полагаю, поджог – не ваших рук дело, – сказала я. Хотелось, чтобы прозвучало саркастически, но не вышло.

– Не настолько я глуп, – отозвался Алекс. – Зачем мне устраивать поджог?

– Все думают на вас.

– Однако же это не я, – сказал он. – Но некоторым удобно свалить все на меня.

– Каким некоторым? Зачем? – Я не иронизировала – я была озадачена.

– Подумайте головой, – посоветовал Алекс. Но больше ничего не прибавил.

Чердак

Я принесла с кухни свечу – из запаса на случай, если отключат электричество; зажгла её, вывела Алекса из погреба, через кухню на черную лестницу, а затем – на лестницу поуже и расположила его на чердаке за тремя пустыми сундуками. В сосновом ящике отыскались старые одеяла, и я извлекла их, чтобы устроить постель.

– Сюда никто не придет, – сказала я. – Если придут, прячьтесь под одеяла. Не бродите тут – могут услышать шаги. И свет не включайте. (На чердаке была лампочка с цепочкой, как в погребе.) – Утром принесем вам поесть, – прибавила я, не зная, как выполнить это обещание.

Я спустилась вниз, а затем вновь поднялась с ночным горшком и молча поставила его на пол. Эта проблема меня все время волновала, когда Рини рассказывала о похитителях детей, – как же с удобствами? Одно дело, когда тебя запирают в склепе, и совсем другое – когда приходится сидеть на корточках в углу с задранной юбкой.

Алекс Томас кивнул и сказал:

– Умница. Настоящий друг. Я знал, что вы практичны. Утром мы с Лорой пошептались у неё в комнате. Обсуждались следующие вопросы: как доставлять еду и питье, как соблюдать осторожность и как опорожнять горшок. Одна будет притворяться, что читает, сидя в моей комнате с открытой дверью: оттуда видна лестница на чердак. Другая будет переносить что нужно. Договорились, что будем это делать по очереди. Наша головная боль – Рини, она обязательно заподозрит неладное, если мы будем слишком хитрить.

Мы не разработали план на случай, если нас раскроют. И потом не разрабатывали. Целиком импровизация.

Первый завтрак Алекса Томаса состоял из корок от тостов. Обычно мы их не ели – разве под нажимом: у Рини ещё не вышло из привычки говорить: не забывайте о голодающих армянах – но в этот раз Рини увидела пустое блюдо. Все тосты были в кармане темно-синей Лориной юбки.

– Наверное, голодающие армяне – это Алекс Томас, – шепнула я, когда мы торопливо поднимались по лестнице. Но Лора не засмеялась. Она считала, что так оно и есть.

Мы навещали Алекса утром и вечером. Мы совершали набеги на кладовую, подбирали объедки. Контрабандой доставляли сырую морковь, обрезки ветчины, недоеденные вареные яйца, сложенные вместе кусочки хлеба с маслом и джемом. Однажды куриную ножку – смелое предприятие. И ещё – стаканы с водой, чашки с молоком, холодный кофе. Грязную посуду уносили и прятали под кроватями, а когда горизонт очистится, мыли её в раковине нашей ванной, а потом ставили в кухонный буфет. (Этим занималась я: Лора слишком неуклюжа.) Ценным фарфором мы не пользовались. Вдруг что-то разобьется? Даже исчезновение обычной тарелки могли заметить: Рини зорко следила. Поэтому с посудой мы были особенно осторожны.

А Рини нас подозревала? Думаю, да. Обычно она догадывалась, когда мы что-то затевали. Но ещё она обычно догадывалась, когда есть смысл притвориться, будто ей не известно, что именно. Думаю, она готовилась – если нас разоблачат – сказать, что понятия ни о чем не имела. Один раз она попросила нас не таскать изюм, прибавив, что мы какие-то бездонные бочки, и с чего это мы вдруг стали такими прожорливыми? И ещё рассердилась из-за пропажи четверти тыквенного пирога. Лора сказала, что её съела; с ней неожиданно случился приступ голода.