Эрик Сигал - История Оливера

Я смотрел на неё. Я знал, в каком безнадёжном одиночестве она остаётся.

Но в этом-то и заключалась проблема.

В нём же был и я.

Я повернулся и пошел вниз по Остин-Роуд. Не оглядываясь.

Опускалась ночь.

И мне хотелось утонуть в ней.

— Ваше мнение, доктор?

— Думаю, лимонного безе.

Доктор Джоанна Стейн наклонилась над стойкой и взяла ломтик пирога. Он и два черешка сельдерея — вот и всё, что составляло её завтрак. Джоанна уже успела сказать, что сидит на диете.

— Объесться можно, — прокомментировал я.

— Ничего не могу с собой поделать. Обожаю хорошо поесть. Сельдерей — просто способ обмануть себя.

Это было спустя две недели после возвращения. Первые дни я чувствовал только усталость, потом — злость. И наконец, вернувшись туда же, с чего начинал — одиночество.

С одной лишь разницей.

Два года назад все чувства заглушало горе. Сейчас я знал, что всё, что мне нужно — чьё-нибудь общество. Просто приятное общество. Я не мог ждать или тянуть.

Единственное, что мешало позвонить Джоанне Стейн — это необходимость сочинить какую-нибудь чушь, чтобы объяснить своё исчезновение.

Она не стала задавать вопросов.

Когда я позвонил, она просто сказала, что рада слышать меня. Я пригласил её поужинать. Она предложила встретиться за завтраком прямо в больнице.

Когда я приехал, Джоанна поцеловала меня в щёку. Я поцеловал её в ответ. Мы поинтересовались друг у друга, как дела и ответили, не вникая в детали. Оба работали, оба были дико заняты. И так далее. Она спросила о моей практике, я рассказал анекдот о Спиро Агню. Она рассмеялась. Нам было легко друг с другом.

Потом я спросил о её практике.

— Заканчиваю в июне, слава Богу.

— А дальше?

— Два года в Сан-Франциско. Клинический госпиталь и человеческая зарплата.

Сан-Франциско, как я немедленно прикинул — это несколько тысяч миль от Нью-Йорка. Оливер, тупица, не упусти и этот шанс.

— Калифорния — это здорово, — сказал я, чтобы выиграть время.

Мой социальный календарь призывал провести уикэнд в Крэнстоне. Что, если предложить ей составить мне компанию? Просто так, по-дружески? Познакомить их с Филом. А там, может что-то и получится.

Тут до меня дошёл её ответ на мою последнюю реплику:

— Это не просто Калифорния. У меня там парень.

Ох. Парень. Довод. Жизнь идёт без тебя, Оливер. Или ты думал, она будет чахнуть в ожидании?

Надеюсь, моё лицо не выдало разочарования:

— Я очень рад. Доктор?

— Естественно, — улыбнулась она, — кого ещё я могла встретить на этой работе?

— Музыкант?

— С грехом пополам играет на гобое.

Всё, Оливер, хватит ревнивых расспросов. Теперь покажи, что тебе всё равно и смени тему.

— Как Его Величество Луис?

— Такой же чокнутый, как и всегда, — ответила она, — все передают тебе приветы и приглашают в любое воскресенье....

Нет. Не хочу встречаться с гобоистом.

— Здорово. Загляну как-нибудь, — соврал я.

Пауза. Я допивал кофе.

— Эй, Оливер, я могу быть полностью откровенной с тобой? — таинственно прошептала она.

— Конечно, Джо.

— Мне очень стыдно, но... ещё кусочек пирога, если можно.

Я галантно добыл ещё один, притворившись, что беру его для себя. Доктор Джоанна Стейн изобразила вечную признательность.

Наше время подходило к концу.

— Удачи в Сан-Франциско, Джо, — пожелал я на прощание.

— Не пропадай пожалуйста.

— Да. Непременно.

И медленно побрёл к своему офису.

Перелом наступил спустя три недели.

Случилось то, чем отец грозился уже давно: ему стукнуло шестьдесят пять. Отмечали у него в офисе.

Из-за снега мой автобус опоздал на час. К тому времени, когда я добрался, большинство гостей уже успело основательно набраться. Вокруг меня колыхалось море серого твида. Каждый рассказывал, какой чудный парень — мой отец. Похоже, они собирались ещё и спеть об этом.

Я вёл себя, как полагается. Я беседовал с партнёрами отца и с их родственниками. Вначале — мистер Уорд, дружественное ископаемое с такими же ископаемыми в будущем детьми. Потом Сеймуры — некогда жизнерадостная пара, теперь озабоченная только одной проблемой: Эверетт, их единственный сын, служил пилотом во Вьетнаме.

Мама стояла рядом с отцом, принимая гонцов с дальних флангов Бэрреттовского предприятия. Появился там даже кто-то из профсоюза текстильщиков.

Узнать его оказалось несложно. Джейми Фрэнсис был единственным из гостей, не одетым в костюм от Брукса или Дж.Пресс.

— Жаль, что ты поздно, — сказал Джейми, — я бы хотел, чтоб ты слышал мою речь. Смотри — всё правление уже здесь.

Он показал на стол. Золотые часы на нём показывали 6:15.

— Твой отец — хороший человек. Ты должен гордиться, — продолжал он, — Я сижу с ним за одним столом уже почти тридцать лет, и могу сказать тебе, что никого лучше среди них нет.

Я кивнул. Похоже, Джейми собирался прокрутить для меня повтор своего выступления.

— Если вспомнить пятидесятые. Собственники разбегались, как крысы и переводили предприятия на Юг. Оставляя своих людей на произвол судьбы.

Это не преувеличение. Промышленные центры Новой Англии теперь — почти города-призраки.

— Но твой отец усадил нас тогда и сказал: «Мы остаёмся. Теперь помогите нам выдержать конкуренцию».

— И? — сказал я, как будто он нуждался в поощрении.

— Нам требовались новые машины. Ни один банк не решился финансировать этого.

Он перевёл дыхание.

— Тогда мистер Бэрретт рискнул собственными деньгами. Триста миллионов баксов, чтобы спасти нашу работу.

Отец никогда не рассказывал об этом. Но и я никогда не спрашивал.

— Конечно, ему сейчас нелегко приходится, — сказал Джейми.

— Почему?

Он посмотрел на меня и произнёс всего два слога:

— Гонконг.

Я кивнул.

Он продолжал:

— И Формоза. И теперь это началось в Южной Корее. Что за чёрт!

— Да, мистер Фрэнсис. Это нечестная игра.

И я знал, что говорю.

— Я бы высказался и покрепче, если бы не был в гостях у твоего отца. Он на самом деле хороший человек, Оливер. Не такой, прошу прощения, как некоторые другие Бэрреты.

— Да, — сказал я.

— Честно говоря, — добавил Джейми, — мне кажется именно поэтому он так старается быть честным с нами.

Внезапно я посмотрел на своего отца и увидел совершенно другого человека. Единственного, кто разделял со мною чувство, которое я никогда не подозревал в нём.

Но в отличие от меня он сделал намного больше, а не просто говорил о нём.

Справедливость восторжествовала в ноябре.

После нескольких сезонов неудач Гарвард надрал задницу Йелю в футболе. Четырнадцать — двеннадцать. Решающими факторами стали Господь Бог и наша линия защиты. Первый наслал могучие ветры, дабы воспрепятствовать игре Масси, вторая остановила финальный прорыв Эли. Наша трибуна на Солджерс Филд расцветала улыбками.