Олдос Хаксли - Остров

Минута — и они, с залитого солнцем открытого склона, нырнули в извилистый туннель зеленоватых сумерек, который тонул в водопадах тропической листвы. Лианы свисали с изогнутых аркой ветвей; меж огромных стволов росли папоротники, темнолистые рододендроны и густой кустарник, который был Уиллу незнаком. Воздух был удушливо влажен, и от пышной зелени исходил острый горячий запах, мешавшийся с гнилостными испарениями; ибо гниение — тоже жизнь, хотя и другого рода. Издали, приглушенный листвой, доносился звон топоров и мерное взвизгивание пилы. Дорога сделала еще один поворот, и вдруг зеленые сумерки туннеля сменились ослепительным солнечным светом. Машина выехала из леса на просеку. Высокие, широкоплечие лесорубы отделяли сучья от только что поваленного дерева. Б солнечном сиянии сотни голубых и аметистовых бабочек гонялись одна за другой, порхали и парили в бесконечном беспорядочном танце. У костра на противоположном краю просеки старик помешивал содержимое железного котелка. Рядом спокойно пасся ручной олененок — стройноногий, элегантно-пятнистый.

— Старые друзья, — сказал Виджайя, и крикнул что-то по паланезийски. Лесорубы закричали в ответ и замахали руками. Дорога резко ушла влево, и они опять свернули в круто взбирающийся в гору зеленый туннель.

— Прекрасные образчики мускулистых особей, — заметил Уилл.

— Быть таким — это постоянное искушение, — сказал Виджайя. — И все же работая среди них, я не встретил ни одного задиры, ни одного потенциально опасного любителя власти.

— Иными словами, — презрительно процедил Муруган, — никто здесь не наделен честолюбием.

— Чем это объяснить?

— Что касается Питеров Пэнов, то с ними все очень просто. У них нет возможности для пробуждения вкуса к власти. Мы излечиваем их от тяги к правонарушению прежде, чем она успевает развиться. Но с мускулистыми особями дело обстоит иначе. Они и здесь такие же силачи, такие же неудержимые экстраверты. Почему же они не превращаются в Сталиных, в полковников Дайпа или, по крайней мере, не становятся домашними тиранами? Прежде всего — наши социальные условия предохраняют семьи от домашнего тиранства, а политическая среда исключает появление тиранов на более высоких уровнях. Второе: мы учим этих людей пониманию и сочувствию, учим их наслаждаться обыденными радостями. Таким образом, они получают альтернативу — множество альтернатив — удовольствию властвовать. И наконец, мы настойчиво работаем над их влечением первенствовать и повелевать, которое присуще едва ли не всем вариациям данного типа личности. Мы направляем эту страсть в определенные каналы, отводим ее в сторону, от людей, переключая на иные предметы. Мы ставим перед ними тяжелые, трудно выполнимые задачи, которые дают работу их мускулам и удовлетворяют желание доминировать; но происходит это не за счет других, и приносит не вред, но пользу.

— Те великолепные силачи валят деревья, вместо того чтобы валить людей?

— Именно так. Если не хватает работы в лесу, можно ловить рыбу, добывать уголь или, скажем, обмолачивать рис.

Уилл Фарнеби вдруг рассмеялся.

— Что вас рассмешило?

— Я подумал об отце. Рубка леса — это ему бы не помешало; а какое облегчение для несчастной семьи! К несчастью, он был английский джентльмен. Работа на лесоповале исключалась.

— Неужто он не имел иного приложения для своей физической силы?

Уилл покачал головой.

— Мой отец, помимо того что был джентльменом, почитал себя интеллектуалом. А интеллектуала не интересуют охота, стрельба или игра в гольф; он размышляет — и попивает. Помимо бренди, мой отец находил удовольствие в унижении других, игре в аукционный бридж и политологии. Он считал себя лордом Эктоном двадцатого столетия — последним, одиноким философом либерализма. Слышали бы вы только, как он обличал злоупотребления нынешнего всемогущего Государства! «Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Абсолютно». Сентенция сопровождалась стаканом бренди, и отец переходил к следующему удовольствию: унижению супруги и детей.

— Сам Эктон не вел себя так лишь потому, что был умен и добродетелен. В его теориях нет ничего, что удержало бы мускулистую особь от правонарушения или не позволило бы Питеру Пэну топтать тех, кого бы ему хотелось топтать. И в этом была роковая слабость Эктона. Как политический психолог он едва ли не полное ничтожество. Он считал, что проблему власти можно решить за счет благоприятных социальных условий, при поддержке, разумеется, моральных поучений и обличений со стороны религии. Но проблема власти коренится в анатомии, биохимии и темпераменте. Власть необходимо обуздывать на правовом и политических условиях, это очевидно. Но проблема эта должна решаться и на уровне индивидуальном. На уровне инстинкта и эмоций, на уровне гланд и кишок, на уровне мышц и крови. Если бы у меня было время, я бы написал брошюру о взаимосвязи физиологии человека с этикой, религией, политикой и законом.

— Да-да, законом, — подхватил Уилл. — Я как раз собирался расспросить вас о ваших законах. Неужели у вас отсутствует принуждение и наказание? Или вы все еще нуждаетесь в суде и полиции?

— Да, мы все еще нуждаемся в них, — ответил доктор Роберт. — Но не в той мере, в какой нуждаетесь в них вы. Во-первых, благодаря превентивной медицине и превентивному обучению, мы предотвращаем множество преступлений. Во-вторых, те, кто все же имел несчастье стать преступником, входят в ориентированные на борьбу с криминалом Клубы Взаимного Усыновления. Групповая терапия в таком обществе означает ответственность всей группы за правонарушение. В особо трудных случаях групповая терапия дополняется медицинской помощью и курсом мокша-препарата, который проводится под наблюдением человека, наделенного особой проницательностью.

— Какова же роль судей?

— Судьи выслушивают свидетелей, решают, оправдано ли обвинение, и если виновность доказана, посылают правонарушителя в соответствующий КВУ и, когда это необходимо, поручают его специалистам-медикам и микомистикам. Клуб и специалисты представляют судье регулярные отчеты. Если они удовлетворительны, дело закрывается.

— А если неудовлетворительны?

— После длительного курса лечения, — заверил доктор Роберт, — они всегда становятся удовлетворительными.

Спутники помолчали.

— Вы когда-нибудь карабкались по скалам? — неожиданно спросил Виджайя.

Уилл рассмеялся.

— Как вы думаете, где я сломал ногу?

— Это был вынужденный подъем. Приходилось ли вам лазать по скалам для удовольствия?

— Да, — сказал Уилл, — достаточно, чтобы убедиться, что я плохой скалолаз.

Виджайя взглянул на Муругана: