Харуки Мураками - Все божьи дети могут танцевать

Сестра быстро приготовила раствор и вколола ему в руку. Катагири сильно и глубоко вдохнул, затем выдохнул. Сердце колотилось.

— Что вам такое снится?

Где сон, где реальность — эту грань он уловить не мог.

— Не все то правда, что мы видим, — сказал сам себе Катагири.

— Точно, — улыбнувшись, подхватила медсестра. —Особенно, что касается снов.

— Дружище Квак, — пробормотал он.

— Что он такого сделал, этот ваш Дружище Квак?

— Он один спас Токио от землетрясения.

— Вот и славно, — согласилась медсестра и поменяла капельницу. — Вот и хорошо. Куда еще для Токио бед? Расхлебать бы то, что есть.

— Но Дружище Квак погиб и его больше нет. Или вернулся в муть. И больше сюда не придет.

Медсестра улыбнулась и промокнула лоб Катагири:

— Вы, кажется, любили этого самого Дружища Квака.

— Паровоз, — слабеющим языком произнес Катагири. — Сильнее всех.

Закрыл глаза и погрузился в тихий сон без сновидений.

— Медведь Масакити набрал столько меда, что есть —не переесть. Перелил его в ведерко, спустился с гор и пошел в город его продавать. Масакити был известным бортником.

— А откуда у медведя ведерко? — спросила Сара.

— Просто было и все. Валялось на дороге, вот он и подобрал. Подумал, когда-нибудь пригодится, — объяснил Дзюнпэй.

— Вот и пригодилось.

— Точно. Медведь Масакити пошел в город, приглядел на площади местечко, выставил табличку «Вкусный натуральный мед, полный стакан — 200 иен» и начал торговлю.

— Что, медведь умеет писать?

— Ноу. Писать медведи не умеют, — сказал Дзюнпэй. — Он попросил одного мужичка, стоявшего рядом. Тот и написал ему карандашом.

— А деньги считать он умеет?

— Йес. Деньги считать умеет. Масакити с детства жил у людей. Там и научился говорить и считать деньги. Он смышленый.

— Значит, он отличается от обычных медведей?

— Ага, от обычных немного, но отличается. Масакити — медведь особенный. Поэтому его сторонятся медведи неособенные.

— Что значит «сторонятся»?

— Ну, значит, говорят: «Смотри, кого он из себя строит» — и стараются с ним не дружить. Не могут с ним поладить. Особенно не любит Масакити дебошир Тонкити.

— Бедный Масакити.

— Действительно бедный. Хотя… по виду он медведь, но люди так не считают. Говорят: «Ты умеешь и деньги считать, и на человеческом языке говорить». Но ни те ни другие полностью своим его не признают.

— Бедный, бедный Масакити. А друзей у него нет?

— Друзей — нет. Медведь ведь в школу не ходит. Где же ему найти себе друзей?

— У Сары в садике друзья… есть.

— Конечно, — сказал Дзюнпэй, — конечно, у Сары есть друзья.

— А у Дзюн-тяна есть друзья? — Саре было лень произносить полное «дядя Дзюнпэй» и она звала его просто «Дзюн-тян».

— Папа Сары — мой самый лучший друг. И мама тоже очень хороший друг.

— Хорошо… когда есть друзья.

— Точно — сказал Дзюнпэй. — Хорошо, когда есть друзья. Твоя правда.

Дзюнпэй часто рассказывал Саре перед сном только что придуманные истории. Когда она чего-то не понимала — задавала вопросы. Дзюнпэй обстоятельно отвечал на каждый. Вопросы все как на подбор: острые и глубокие. Обдумывая ответ, Дзюнпэй выкраивал время, чтобы сочинить продолжение.

Саёко принесла дочери теплое молоко.

— История про медведя Масакити, — пояснила Сара матери. — Масакити известный бортник, но друзей у него нет.

— Масакити большой? — спросила у Сары Саёко. Та растерянно взглянула на Дзюнпэя:

— Масакити большой?

— Не то чтобы очень, — ответил Дзюнпэй. — Я бы даже сказал, мелковатый. Примерно с Сару. Характером спокойный. Панк и хард-рок не слушает. Любит в одиночестве наслаждаться Шубертом.

Саёко замычала «Форель».

— А как Масакити слушает музыку? У него что, есть компакт-диск-плейер? — спросила Сара у Дзюнпэя.

— Нашел где-то на земле магнитолу. Подобрал, принес домой.

— Что-то слишком много в лесу потерянных вещей… — с подозрением заметила Сара.

— Ну, там это… слишком крутой обрыв. У людей начинает кружиться голова, вот они и сбрасывают все лишнее. «Больше не могу. Тяжело. Сейчас умру. Зачем мне это ведро? И магнитола тоже». Вот так и лежат нужные вещи на дороге.

— Как я их понимаю, — сказала Саёко, — когда хочется все бросить.

— А Сара — нет.

— Потому что ты маленькая жадина, — сказала дочери Саёко.

— Никакая я не жадина, — запротестовала та.

— Это потому, что Сара еще маленькая и очень шустрая, — поправил Саёко Дзюнпэй. — Так, а теперь быстро пьем молоко. Выпьешь — буду рассказывать дальше.

— Хорошо, — ответила Сара, взяла в обе руки стакан с молоком и аккуратно его выпила. — Интересно, почему Масакити не печет медовый пирог и не продает его? Горожанам медовые пироги понравятся гораздо больше простого меда.

— Хорошая мысль! От пирогов больше дохода, — рассмеялась Саёко.

— Перекраиваем рынок в погоне за добавочной стоимостью. Из этого ребенка выйдет неплохой предприниматель, — сказал Дзюнпэй.

Сара улеглась снова, однако уснула только около двух. Дзюнпэй и Саёко убедились, что она уже спит, и пошли на кухню, где уселись на кухне друг напротив друга, разлив пополам банку пива. Саёко быстро хмелела, а Дзюнпэю еще предстояло ехать до своего района Ёёги-Уэхара.

— Извини, что потревожила тебя среди ночи, — сказала Саёко. — Но я на самом деле просто не знала, что делать. Совсем замаялась… А кто еще может успокоить Сару, кроме тебя? Кану звонить бесполезно.

Дзюнпэй кивнул, сделал глоток и отправил в рот крекер, лежавший на тарелке:

— Обо мне можешь не беспокоиться. Все равно я не сплю до рассвета. К тому же ночью дороги пустые — доберусь быстро.

— Работал?

— Да так…

— Рассказ сочинял?

Дзюнпэй кивнул.

— Продвигается?

— Как обычно. Сочиняю рассказ. Который напечатают в литературном альманахе. Который никто не будет читать.

— Я читаю все твои рассказы.

— Спасибо. Ты добрая, — сказал Дзюнпэй. — Но раз уж мы об этом заговорили, знаешь, сама форма рассказа чем дальше, тем быстрее устаревает, как несчастная логарифмическая линейка. Но это ладно. Давай поговорим о Саре. С ней такое раньше бывало?

Саёко кивнула:

— Если бы только «бывало». Почти каждый день: просыпается среди ночи и закатывает истерику. Вся дрожит. И ревет, как ни успокаивай. Сил моих больше нет.

— Как думаешь, в чем причина?

Саёко допила пиво и в упор посмотрела на опустевший стакан.

— По-моему, насмотрелась новостей о землетрясении. Для четырехлетнего ребенка они чересчур. И просыпаться по ночам стала как раз после того, как закончились толчки. Сара говорит, что к ней приходит какой-то незнакомый дядька. Дядька-землетряс. Якобы он будит ее, чтобы посадить в маленькую коробочку. А там такая коробочка, что человеку никак не поместиться. И вот Сара упирается изо всех сил, а он тянет ее за руку и давай засовывать — только кости хрустят. Тут Сара кричит и просыпается.